Я кивнула.
— Ну вот. Меня все время выворачивает. И чем больше я устаю, тем больше меня тошнит. Не очень-то хорошо, если менеджер в ресторане каждые пять минут бегает в туалет из-за позывов к рвоте. Это не вселяет оптимизма в клиентов. Я думала, что к этому сроку беременности токсикоз уже должен пройти, ан нет. Даже хуже стало.
— Я отдала бы все, что угодно, чтобы почувствовать это, — сказала я.
Я знала, что это жестоко. Но мне нужно было узнать. Нужно было увидеть, как она отреагирует на эту манипуляцию. Раньше я никогда не говорила об этом. Не пользовалась этим приемом. Теперь же он казался мне чем-то вроде детектора лжи.
Я увидела, как ее вновь затошнило. Увидела, как посветлела ее аура. Посветлела от вины. Чистой, концентрированной вины. Я все знала о чувстве вины. И я его в каждом узнаю.
Нова зажала рот рукой и бросилась к туалету.
Я встала, вышла в кухню, забросила в тостер два кусочка хлеба, включила чайник, взяла из шкафа чашку, чтобы заварить Нове чай с имбирем и лимоном.
Я стояла в кухне, ждала, пока приготовятся тосты и закипит чайник, и думала о том, сколько раз Нова уже целовала моего мужа. Сколько раз она обнималась с ним. Когда она собирается заняться с ним любовью. Как она говорила ему, что любит его. Сколько раз слышала, как он отвечает ей тем же.
Бросив пакетик чая в кипяток и положив тосты на тарелку, я подумала о том, как заставлю ее поплатиться за это.
Я ненавидела себя за это, но это было необходимо. Нужно было проверять его вещи.
Его карманы. Его машину. Его стол. Я стала приходить к Нове без предупреждения, когда знала, что он будет там. Когда знала, что его там быть не должно.
И ничего. За три недели — ничего.
Когда я приходила к ней после того, как Мэл говорил мне, что пойдет туда, они не выглядели напуганными. Не выглядели так, будто только что поспешно натянули одежду. Не выглядели так, словно собирались ее снимать. Нова всегда клала мою руку себе на живот, как и его.
Если я приходила туда, когда Мэл говорил, что задержится на работе, его там не было. Он действительно работал допоздна.
Но я знала, что что-то происходит. Мэл все еще думал о ней, о ее объятиях, когда занимался любовью со мной. На Нове все еще лежала печать вины, когда она оставалась со мной наедине.
У них был роман. Или — эта мысль крепла во мне день ото дня — они собирались оставить ребенка себе.
Они не хотели торопиться. Они ждали, когда родится ребенок, чтобы потом сбежать вместе. Или переехать в мой дом. Он, она, мой ребенок. В мой дом.
На двадцать шестой день после той ночи в кухне Мэл забыл дома мобильный. После той ночи, когда я поняла, что они что-то замышляют.
Мэл позвонил мне с работы и попросил поискать мобильный дома. Мол, если его там нет, то придется заблокировать карточку и купить новый. Его телефон лежал на прикроватном столике, такой черный, блестящий. Там содержались все его секреты. Я села на кровать, сжимая телефон в руке, и позвонила Мэлу, чтобы сказать, что все в порядке.
— Слава Богу! — выдохнул он.
— Нет, слава скорее мне, — усмехнулась я. — Это же я его нашла.
— Слава Богу и слава тебе, Стефани, свет моей жизни, королева моего сердца.
— Так-то лучше. — Я думала о том, как часто он говорил такое Нове. Как часто он называл ее так.
Я положила телефон на столик и отправилась чистить зубы. Я всегда так поступала в стрессовых ситуациях. И теперь, переминаясь с ноги на ногу, я чистила зубы, старательно не глядя на себя в зеркало.
Когда я проверяла другие его вещи, у меня всегда были, казалось, и добрые намерения. Нужно постирать белье, нужно привести в порядок его одежду и сдать ее в химчистку, нужно прибрать в его машине. Но если я проверю его телефон… Телефон, который Мэл всегда носит с собой? Сделав это, я перейду черту. Я признаю, что подозреваю его в измене. Я подозревала его, я была уверена, что он неверен мне… Но если я просмотрю его телефон и найду что-то… Это будет означать, что я искала. Мэл узнает, что я не доверяю ему.
«Может, оставить все как есть?» — подумала я.
«Ты останешься одна, если Мэл влюбится в нее снова», — подумала я.
«Доверься ему», — подумала я.
Я вспомнила его лицо в ту ночь, когда он занялся со мной любовью в кухне. Его пустые глаза. Его душа была в тот момент с другой женщиной. Мэл воспользовался мной. Воспользовался мной, чтобы заняться сексом с ней.
Телефон был в моей руке. Я нажала на кнопки.
У Мэла были пропущенные звонки — почти все от меня. То же самое с принятыми звонками. Я открыла папку, помеченную конвертиком. Что-то вроде электронного письма, только на мобильном.
Сама я никогда не пользовалась мобильными. У меня и телефона-то такого не было. Я не хотела, чтобы это связывало мне руки. А что, если никто не позвонит? А что, если кто-то позвонит, а я не захочу говорить с этим человеком? Слишком много стресса.
В папке «входящие» не было ничего необычного. Никаких сообщений от Новы, лишь парочка от ребят, с которыми он снимал дом до того, как познакомился со мной.
Ничего. Тут ничего не было. Я опустила телефон.
Сердце выскакивало у меня из груди, ладони вспотели, я тяжело дышала. Я будто готова была столкнуться с чудовищнейшим кошмаром своей жизни.
Но все было в порядке. Тут не было никаких доказательств того, что Мэл был с Новой. Что они любят друг друга и собираются жить без меня.
Не знаю, что натолкнуло меня на эту мысль. Если она ему ничего не писала…
Медленно, осторожно я снова взяла телефон, вернулась в папку сообщений и открыла исходящие. Там было семь сообщений. Одно было адресовано Нове. Мэл написал его в ту ночь.
Чувствуя, как колотится сердце, я открыла сообщение. И прочитала его.
«Доброй ночи, радость моя».
После ухода Мередит я сажусь на крыльцо и выкуриваю три сигареты подряд — тушу одну и поджигаю следующую.
Мэл сегодня работает допоздна, у него новый проект, а значит, дом в моем распоряжении.
Я так ошибалась в Мередит. Она вовсе не слабая, хрупкая женщина, которой я втайне сочувствовала. Она сильная, спокойная, справедливая. Думаю, я полагала (как и все остальные), что если тебя признали психически больным, то ты неполноценный человек. Человек, которого нужно жалеть. Я всегда боялась этого, потому-то и не хотела, чтобы кто-то знал. Не хотела, чтобы меня кем-то признали.
Я закуриваю четвертую сигарету и протираю глаза.
Я ожидала, что последует какая-то реакция Мередит на мои слова, но не такая. Я закрываю глаза, вспоминая…
Мередит помолчала немного, когда я закончила свой рассказ — вернее, свою исповедь. А потом она опустила руку мне на плечо и сказала: «Наверное, это было так трудно для тебя». Я рассказала Мередит все, даже то, о чем не знал Мэл. Я рассказала ей, что я сделала, что сказала. Как Мэл больше не мог видеться со своим сыном — из-за меня. Но Мередит подумала в первую очередь обо мне.