– Почему? – повторил ее собеседник. – Зачем Ему эти хлопоты? На мой взгляд, это занятие совершенно бесцельное и жутко одинокое.
– Я не знаю почему! – Миссис Уикхэм пришла в раздражение, и голос ее сделался тонким и резким: – Священник – вы, а не я. Это вы верите в Бога. Спросите Его! Или Он вам не отвечает? – В ее полном гнева голосе теперь звучала победная нотка. – Быть может, вы говорите недостаточно громко?
– Это зависит от того, насколько далеко отстоит от нас Бог, – возразила появившаяся в двери Кларисса. – Тебя вон еще с половины лестницы слышно.
– Что ты хочешь сказать? – сердито бросила сестре недовольная ее вторжением Трифена. – То, что Бог проживает на середине лестницы?
– Едва ли, – возразила мисс Парментер дрогнувшими губами. – В таком случае Он мог бы остановить Юнити в ее падении и она просто растянула бы лодыжку, а не сломала шею.
– Прекрати, ради бога! – выкрикнула младшая из сестер, после чего повернулась на месте и вылетела из комнаты через дверь, находившуюся в дальнем ее конце… Створку она захлопнула за собой так, что картины на стене затряслись.
– Мне не следовало говорить этого, – с раскаянием заметила Кларисса. – Никогда не замечаю, когда следует придержать язык… Простите.
Доминик не знал, что и сказать. Ему казалось, что он привык к безответственному юмору старшей хозяйской дочери, однако оказалось, что это вовсе не так. Часть его существа готова была рассмеяться, обретая облегчение от скорби и тревоги, но он понимал, что это было бы абсолютно неуместно – более того, попросту мерзко. Теперь Кордэ был повинен в ее осуждении в большей степени, чем это было на самом деле.
– Вы поступили крайне ошибочно, Кларисса, – произнес он резким тоном. – Совершенно бездумно. Бедная Трифена оплакивает подругу, а не испугана и не потрясена, как все мы.
Мисс Парментер вздрогнула, и на лице ее появилось несчастное выражение. Она отвернулась:
– Да, я понимаю это. Мне хотелось бы сказать, что я симпатизировала Юнити, но это не так. Я нахожусь в ужасе, не зная, что может случиться с отцом, и это заставляет меня говорить, не подумав. – Девушка глубоко вздохнула. – Нет, не так. Я сделала это… вполне осознанно. Значит, так работает мой ум.
Теперь в ее голосе ощущался вызов. Вновь повернувшись к нему, она посмотрела Доминику в глаза:
– Интересно, не следует ли всем нам надеть траур к обеду? Наверное, мне лучше это сделать. Но целый год ходить из-за нее в черном я не буду, – добавила Кларисса. – Хорошие манеры требуют неделю, а год – это ханжество. Надо сходить и попросить Брейтуэйт подыскать мне что-нибудь.
Пожав плечами, она направилась прочь.
Обед получился весьма трудным. Рэмси оставался в своей комнате, и ел ли он то, что отослали ему наверх, никто в столовой сказать не мог. Остальные сидели за длинным столом красного дерева в почти полном молчании. Слуги подавали очередные перемены и уносили едва тронутые блюда. Вита пыталась затеять некий пустяковый разговор, однако никто не поддержал ее.
– Повариха будет оскорблена, – заметила Трифена, провожая взглядом тарелки. – С ее точки зрения, любую проблему можно разрешить едой.
– Ну, отказ от еды тоже не помогает, разве что в случае расстройства желудка, – заметила Кларисса. – Да и прочих неназываемых болезней. Слабость не поможет. Как и ночное бдение.
– Но пока еще никто не бодрствовал всю ночь, – терпеливым тоном проговорил Мэлори. – Все случилось только сегодня утром. И если нам не удастся уснуть, так это потому, что мы слишком расстроены и встревожены, чтобы спать. Одному только Богу ведомо, что теперь может случиться.
– Конечно, – пробормотала мисс Парментер.
– Что «конечно»? – бросил на нее взгляд ее брат. – Что тебе известно? О чем ты говоришь? Ты что-нибудь слышала?
– Ну, Богу, конечно, ведомо, – пояснила она с набитым хлебом ртом. – Разве не считается, что Он должен знать все?
– Пожалуйста! – резко вмешалась Вита. – Давайте будем держать собственные представления о Боге за рамками застольной беседы. Полагаю, что тема эта уже принесла нам достаточно бед, чтобы все мы на веки вечные отказались от нее.
– А я не понимаю, зачем вообще мы стараемся разговаривать. – Трифена по очереди обвела всех взглядом. – Никто из нас не знает, что сказать… Все мы так или иначе углубились в собственные думы и не способны сформулировать свои мысли.
– Потому что так следует поступать цивилизованному человеку, – твердым тоном проговорила миссис Парментер. – Да, произошло ужасное событие, однако мы намереваемся продолжать свою жизнь со всей необходимой отвагой и достоинством. И потом, Трифена, дорогая моя, если ты так уж обожаешь Юнити, как это кажется, то должна понимать, что уж она-то в последнюю очередь хотела бы, чтобы мы покорились собственным эмоциям. У нее не было времени на покорность слабостям.
– Кроме собственных, – буркнула под нос Кларисса. Доминик услышал эту реплику, а остальных как будто не заметил. Он резким движением толкнул под столом ногу девушки.
Она охнула, поскольку носок его ботинка угодил ей в лодыжку, однако поняла, что лучше молчать.
– Конечно, – произнес вслух Доминик. – Завтра я, как обычно, обойду прихожан. Есть ли у кого-нибудь какие-то поручения?
– Благодарю вас, – сказала Вита. – Несколько поручений, безусловно, найдется. Быть может, если вы будете проходить мимо галантерейщика, то прико́пите черную ленту?
– Да, конечно. Сколько нужно?
– Думаю, дюжины ярдов хватит, благодарю вас.
Кордэ попытался найти еще какую-нибудь простую фразу, однако в голову ему ничего не шло. Все слова казались грубыми и ходульными. Он видел, что Трифена смотрит на него с презрением, а Мэлори изо всех сил старается промолчать. Получалось, что им с хозяйкой дома следовало поддерживать разговор – чтобы молчание не сделалось непереносимым.
– Завтра я займусь написанием уместных в таком случае писем, – продолжила Вита, посмотрев на него через стол округлившимися глазами. – Конечно, я переговорю с Рэмси, однако, на мой взгляд, при нынешнем положении дел, он может решить, что это вам следует выяснить, какие формальности полагаются в подобном случае.
– Мама, все положенные формальности известны каждому из нас! – Молодой Парментер резким движением поднял голову. – Мы практически рождены в церкви. Все мы знаем церковные ритуалы – от завтрака до обеда и ужина!
– Речь идет не о церкви, Мэлори, – поправила его мать. – А о суперинтенданте Питте.
Ее сын залился румянцем и ничего не сказал, попытавшись сосредоточиться на еде, хотя на деле так ничего и не съел.
На сей раз молчание сделалось уже непереносимым. Миссис Парментер вновь посмотрела на Доминика, но уже с смирением.
Когда благопристойность позволила ему закончить обед, он, понимая, что больше откладывать этот визит невозможно, покинул столовую и поднялся к кабинету Рэмси. Дальнейшая нерешительность лишит его самообладания. Конечно, если он действительно соответствует своему призванию, никакая ситуация не превысит его способностей воспринять ее со всей искренностью и добротой.