И тем не менее собственно убийством случившееся назвать было нельзя.

Но чем может помочь он, Доминик? Что он может сказать, чтобы облегчить отчаяние этого человека?

– Вы учили меня, что вера является делом духа… доверия, а не знания, – начал он.

– В это я верил тогда, – возразил Рэмси, сухо усмехнувшись, и посмотрел прямо в глаза Кордэ. – А теперь я охвачен ужасом, и вся вера на Земле не в состоянии помочь мне. Этот злосчастный полисмен, похоже, считает, что Юнити столкнули с лестницы и что это – убийство.

Подавшись вперед, он с полной искренностью добавил:

– Я не толкал ее, Доминик. Я не выходил из своей комнаты до ее смерти. И не могу представить себе, чтобы кто-то из слуг…

– Они здесь ни при чем, – согласился его друг. – Все они могут доказать, что исполняли свои обязанности или были на виду у кого-то.

Рэмси вновь посмотрел на него:

– Тогда остается кто-то из моей семьи… или вы. Оба варианта вселяют в меня ужас. Вера может исчезнуть, развеяться словно сон, но доброта остается… Помощь страдальцу всегда будет драгоценной, благой и непреходящей. В вас, Доминик, я вижу свой единственный успех. И когда меня одолевает мысль о том, что я потерпел поражение, я вспоминаю вас и ощущаю, что это не так.

Доминик ощутил жуткое смятение. Он намеревался честно поговорить с преподобным Парментером, оставив в стороне привычную вежливость и банальности, за которыми скрываются истинные чувства, и теперь, когда это произошло, не знал, как отнестись к ситуации. Столь обнаженная жажда утешения смутила его: в этом было нечто личное, некий долг в их взаимоотношениях. Некогда, протянув руку, Рэмси извлек Кордэ из трясины отчаяния, из созданного им самим болота. И вот теперь он сам нуждался в такой же помощи, он хотел знать, что преуспел, что Доминик остался таким, каким он хотел его видеть. И еще он опасался того, что это его подопечный убил Юнити Беллвуд.

И хотел знать причину этого!

– Потом, Мэлори – мой сын, – продолжил Рэмси. – Как могу я смириться с мыслью, что это сделал он?

«Не следует ли напомнить ему о том, что именно его имя, а точнее сан, выкрикнула она?.. Не Доминик и не Мэлори…» Слова эти просились с губ Кордэ, но он не мог произнести их. Это было бесполезно. Сидящий перед ним человек не убивал Юнити. Но если Рэмси не был убийцей, это оставляло только Мэлори… или же, что вовсе невозможно… Клариссу! Других вариантов не было.

– Должно быть нечто такое, о чем они не подумали, – произнес Кордэ жалким тоном. – Если… если найдется нечто такое, чем я сумею помочь вам, пожалуйста, прошу вас разрешить мне сделать это. Любые обязанности…

– Спасибо, – заторопился с благодарностью Парментер. – Мне кажется, что в существующих обстоятельствах вам будет удобно взять на себя приготовления к похоронам. Можете приступить к ним прямо завтра. Полагаю, они будут тихими. Насколько я помню, у нее не было родных.

– Да… да, как будто бы не было…

Нелепейшая ситуация, подумалось младшему из собеседников. Сидя в этом уютном кабинете, среди книг и бумаг, под треск огня в камине они цивилизованно обсуждали похороны женщины, допуская при этом, что убить ее мог именно один из них.

Ну а кроме того, Доминик все больше и больше, преодолевая внутреннее сопротивление, начинал подозревать, что Рэмси просто отказывается признавать случившееся. Смерть, похоже, потрясла его своей физической реальностью, вкупе с духовной природой этого события.

Завтра все может полностью измениться. Он может проснуться в полном понимании своего преступления и страхе перед его неотвратимыми и ужасными последствиями. Доминик был знаком с подозрениями… с неотступным и сокрушительным ужасом, который поселится в доме до того, как истина станет явной. Он уже видел все это, уже переживал такое: разрушение родственных связей, память о старых ранах, уродливые подозрения, которые нельзя изгнать, доверие, подтачиваемое каждым прошедшим днем. Трудно было в этот момент вспомнить, что тогда же начинались и новые дружбы, обретались честь и доброта – там, где он не мог даже попытаться отыскать их. В данный момент существовало одно только разрушение.

Глава 3

Шарлотта Питт отдыхала в гостиной, возле теплого очага, положив ноги на скамейку для шитья и держа в руках увлекательный роман, когда услышала, как открылась и закрылась входная дверь. С некоторой нерешительностью она отложила книгу, хотя и была рада возвращению мужа. Просто в этот момент она пребывала на середине драматического объяснения двоих любовников.

Джемайма сбежала вниз по лестнице в ночной рубашке с криком:

– Папа! Папа!

Хозяйка с улыбкой направилась к двери. Дэниел, сохраняя достоинство, неторопливо, но и с такой же улыбкой спускался по лестнице следом за сестрой.

– Ты сегодня рано, – заметила Шарлотта, подставляя мужу щеку для поцелуя, после чего Томас обратил свое внимание к детям. Джемайма с волнением рассказывала отцу о том, что узнала в школе о королеве Елизавете и испанской Армаде. Дэниел в то же самое время пытался потолковать о паровой машине и об удивительном поезде, который хотел бы увидеть, а еще лучше – прокатиться на нем. Он даже узнал стоимость билетов, и на лице его светилась надежда.

Прошел почти час до того, как Томас остался наедине с женой и сумел рассказать ей чрезвычайную новость о событиях в Брансвик-гарденс.

– Ты действительно считаешь, что преподобный Парментер мог настолько выйти из себя, чтобы столкнуть ее с лестницы? – удивилась молодая женщина. – Это можно доказать?

– Не знаю. – Ее супруг потянулся, поставив ступни на каминную решетку. Это была его любимая поза. Шлепанцы полицейского подгорали каждую зиму, и супруга каждый раз покупала ему новые.

– А не могла она просто упасть? – спросила Шарлотта. – Такое подчас случается…

– В таком случае, поскользнувшись, они не кричат «нет-нет!» и не называют чье-то имя, – заметил суперинтендант. – Кроме того, там просто не обо что споткнуться. Простая лестница из крашеного черного дерева, на которой нет ни ковра, ни планок.

– Можно споткнуться о собственную юбку, если порвался подол… – проговорила миссис Питт задумчивым тоном. – Ты это проверил?

– Проверил. Ее одежда в полном порядке.

– И даже о собственные ноги, – продолжила женщина. – С туфлями ничего не случилось? Ничего не порвалось и не вылезло, никаких развязавшихся шнурков и оторванных каблуков? Мне случалось спотыкаться о собственные ноги.

– Никаких развязавшихся шнурков и оторванных каблуков, – произнес Томас с легкой улыбкой. – Только темное пятно, оставленное, по словам Телмана, чем-то пролитым в зимнем саду, a это значит, что Мэлори Парментер солгал о том, что не видел ее утром.

– Но быть может, он вышел оттуда на несколько мгновений по какой-либо причине, – предположила Шарлотта. – А она как раз вошла туда, но не встретилась с ним.