Новый знакомый оказался, конечно, не таким умным, как Савельич, но в курсе всего, что касалось крепости. Открыв рот, он уже не мог остановиться и выложил уйму разнообразных сведений:
– что башни именуются бастионами, а стены – куртинами;
– что всего бастионов шесть и крепость имеет форму шестиугольника;
– что почти в каждой куртине прорезаны ворота;
– что Брысь вошел через Невские;
– что собор называется Петропавловским, и в нем хоронят царей, начиная с Петра Первого – основателя Санкт-Петербурга;
– что…
Пришелец из будущего еле успел встрять в коротенькую паузу:
– Хватит! Хватит! Расскажи лучше о заключенных!
О них Варфоломей тоже все знал и с удовольствием принялся сыпать фамилиями: Анненков, Волконский, братья Бестужевы, братья Муравьевы … Список был длинный, и Брысь опять не выдержал:
– Да откуда же их столько?
– Так после восстания на Сенатской площади привезли. Еще в декабре прошлого, тысяча восемьсот двадцать пятого года, четырнадцатого числа, аккурат в тот день, когда войска должны были новому Царю, Николаю Первому, присягу приносить! Мы их поэтому декабристами зовем. Для всех и мест не хватило, пришлось в солдатских казармах камеры городить!
«Ничего себе! – мысленно изумился путешественник по историческим эпохам. – Получается, что сейчас лето 1826 года и моему бывшему хозяину и другу всего восемь лет! Вот бы на него посмотреть!»
– А князь Трубецкой где? – продолжил Брысь расспрашивать тюремного кота.
– Так его недавно в Невскую куртину перевели, в третий номер.
– Откуда знаешь?
– Так еду разношу, ну, в смысле сопровождаю.
– Вместе пойдем!
Варфоломей, разумеется, согласился – хоть какое-то разнообразие в его монотонной жизни…
В ожидании, когда заключенным понесут ужин, Брысь и его новый знакомый расположились в тенечке под кухонным крыльцом. Толстяк собрался было продолжить рассказ о крепости, но путешественник во времени закрыл глаза, притворяясь спящим – не потому, что не интересно, просто хотелось додумать мысль, которая засела в голове и не давала покоя.
Мысль ерзала, ускользала и нервировала, отказываясь принимать четкие очертания. Наконец удалось зацепиться за главные слова: народ, лучшая доля, восстание против Царя. Клубочек стал разматываться и привел к недавно пережитым событиям: лжеплотнику Степану, взрыву в императорской столовой…
Конечно, Николая Первого Брысь знал не так хорошо, как его сына и своего друга Александра, но проникся к нему симпатией во время пожара в Зимнем дворце, когда Государь наравне со всеми тушил пламя. Да еще почти половину пожарных во главе с Наследником престола отправил на окраину Петербурга, где тоже вспыхнул огонь. Еще он помнил его допоздна сидящим в кабинете на первом этаже – на письменном столе горели свечи, а шторы были всегда открыты, чтобы любой желающий мог заглянуть в окно и увидеть Царя за работой, а по утрам он безо всякой охраны прогуливался вдоль набережной, запросто раскланиваясь с каждым встречным.
Вот представить Народ никак не получалось, отдельных Людей – да, а целиком – нет. С самого детства Люди поделились для Брыся на хороших, плохих и очень плохих. Хорошие жалели бездомного котенка, гладили и давали молочка или колбаски; плохие равнодушно проходили мимо; очень плохие натравливали на него собак или прогоняли пинками, когда голод вынуждал его просить еды.
В последнее время искателю приключений везло на встречи с Хорошими: Любочка, гвардеец с крыши, Царевич Александр, принцесса Мария, сотрудницы музея, девушка на берегу…
Воспоминание о ней заставило переключиться на составление плана помощи. Для начала Брысь собирался проникнуть в каземат, где томился князь, и попробовать процарапать в краске, которой были замазаны стекла, дырочку, чтобы молодая женщина и ее муж смогли увидеть друг друга и попрощаться. Конечно, это легче придумать, чем осуществить, – попробуй, объясни свои намерения Человеку!
Размышления прервал возглас Варфоломея:
– Пора!
Час ужина настал, и тюремщики повезли на тележках большие кастрюли с не очень ароматной похлебкой, оловянные миски, ложки, краюхи серого хлеба и бидоны с водой.
– Однако ты лучше питаешься! – Брысь осуждающе взглянул на растолстевшего от котлет кота.
Варфоломей засмущался и даже не стал оправдываться – его, и впрямь, кормили лучше.
Охранник открыл тяжелую дверь, и они вошли в длинный коридор. После улицы, залитой солнечным светом, он показался очень мрачным, а сырые стены… шевелились! Брысь заинтересовался и рассмотрел их ближе – своды сплошь покрывали мокрицы и тараканы! Чистоплотному коту стало жутко и захотелось немедленно дать деру.
С трудом сдерживая отвращение, поборник справедливости следовал за Варфоломеем, удивляясь, зачем тот вообще сюда заходит. Тюремный кот словно прочитал его мысли и шепнул:
– Скучно у нас! Никаких развлечений!
– А почему шепотом?
– Так порядки такие: запрещается громко разговаривать.
– Всем? Даже охранникам?
– Им тем более нельзя. Главный надзиратель нажалуется коменданту и тогда провинившегося накажут!
– Как накажут?
– Высекут!
Брысь подивился строгостям и заглянул в первый каземат. Там было так же сыро, полчища насекомых на стенах и темно, потому что краска на окнах-амбразурах почти не пропускала свет. Возле стены стояла железная кровать, рядом – небольшой деревянный стол, в углу – старое ведро. Воздух такой затхлый, что оставалось загадкой, как узник им дышит.
Заключенный шагнул навстречу, протягивая руку за миской, и Брысь увидел на его ногах цепь. Она смыкалась вокруг лодыжек тяжелыми железными кольцами.
– Что это? – тихо спросил он Варфоломея.
– Кандалы.
Вот и разъяснилось одно из непонятных слов, услышанных от девушки на берегу!
Солдат молча наполнил миску баландой, отломил кусок хлеба, налил воду в глиняный кувшин на столе, вышел и запер дверь. Быстро и без единого слова!
Выполнение плана усложнялось! Пока охранник катил тележку дальше, Брысь лихорадочно соображал. Придется жертвовать собой больше, чем бы ему хотелось!
– Слушай, Варфоломей! Во сколько приносят завтрак?
– В семь.
– Значит, завтра утром увидимся!
– Как это?
– Мне придется остаться здесь на ночь.