– Мы вчера беседовали с Микеле Платини.
– Как он себе чувствует? Дома у него все в порядке?
– Как дома, не знаю. Мы беседовали с ним в Сгрене, есть такая тюрьма в Милане.
– Да, – вздохнул Миша, – ему не повезло. Он просил передать мне привет?
– Я думаю, что он непременно сделал бы это, но ему мешали надзиратели.
– Я понимаю, – снова вздохнул Миша. – Вы старый знакомый Микеле?
– Мне приходилось с ним работать.
– Вы уже не молодой человек и хорошо говорите по-русски, значит, вы учились в России еще в то время. В таком случае вы должны были изучать закон перехода количества в качество.
– Я представляю, что это такое.
– Вы представляете. А я знаю. Я преподавал философию в Одесском университете. Так вот. Если количество информации, которую вы хотите получить от меня, перейдет в новое качество, то мне хотелось бы иметь более веские гарантии, чем рассказ о встрече с уголовником в тюрьме. Гарантии – это всегда гарантии. Хотя какие могут быть поручительства теперь, когда все перемешалось?! Так что за информацию вы хотите получить?
– Меня интересуют частные швейцарские банки.
– Вы хотите положить деньги в банк. Зачем? Пользуйтесь жизнью, пока вы молоды. Да-да, вы еще молоды. Вам нужно тратить деньги на вашу замечательную спутницу, а не гноить их в банке.
– Я не хочу класть деньги в банк. Как раз наоборот.
– Надеюсь, вам не пришла в голову мысль ограбить банк! От друзей этого сицилийца можно ожидать всякого.
– Я знаю номер счета. Но не знаю банка.
– А это понятно. Но хоть что-нибудь вам известно о банке?
– То, что его владелец был или есть человек по фамилии Энгельс. Хотя человек, от которого я узнал название банка, мог зашифровать имя. Он склонен к мистификациям.
– И это понятно. То есть это может быть банк Крюмме, Энгель и сыновья.
– Такой есть?
– Нет. Просто предположение.
– Вы нам поможете?
– Ради бедолаги Микеле.
– Когда я могу получить ответ?
– Завтра. В это же время. На этом же месте.
– И посмотрите, нет ли банкиров по фамилии Маркс.
– Я уже догадался.
– Почему-то я не очень верю, что этот бывший преподаватель философии поможет нам, – размышляла Мальвина за ужином. – Не похож он на специалиста по швейцарским банкам.
– А он и не специалист. Он просто знает этих специалистов.
На следующий день пароход снова доставил нас в Монтрё. Миша сидел на скамейке неподалеку от ресторана. Мы подсели к нему.
– Увы, – начал он, – банков, с указанными вами координатами, в Швейцарии нет. Не могли бы вы дать мне еще какие-нибудь данные?
Мне ничего не оставалось, как рассказать ему, что мы получили записку, где есть указание на Эвиан, рейс парохода и на имя Энгельс.
– Есть и номер счета, – добавил я.
Миша поразмышлял с пару минут.
– Все правильно. Вы мыслили верно. Но где здесь ошибка? Покажите мне точно, как было указано в записке.
Я написал: «Evian 10.45. – Engels».
– Почему перед Энгельсом стоит тире – вслух рассуждал бывший преподаватель философии. – Это может быть, как вы и предполагали, «кто-то и Энгельс». Или это не тире, а минус, тогда это может означать: «Но не Энгельс». В этом случае, конечно, Маркс. Нет, вы рассуждали правильно. Но я еще посмотрю Фейербаха, Лафарга. Вам повезло, что вы попали на преподавателя марксистской философии. Где вы остановились в Эвиане?
– В отеле Ализе. Знаете такой?
– Я знаю все гостиницы в Эвиане. Номер, в котором вы остановились?
– Двадцать четыре.
– А! Этот в углу! В таком случае у вас должен быть хороший вид на Лак Леман.
* * *
– Всё, рыбу я есть больше не могу, тем более, что и фера, и омбль все-таки одно и то же, – решительно изрекла Мальвина, разглядывая меню в ресторане.
Действительно, в какой бы ресторан мы ни заходили в Эвиане, в Швейцарии и на пароходе, в меню на первом месте значились «perches», маленькие рыбешки вроде ершей, местная достопримечательность, везде одинаково поджаренные и вкусные в зависимости от мастерства повара, и рыба, которая, в Эвиане называлась «fera», а в Швейцарии и на пароходе (пароход все-таки швейцарский) «omble». Мальвина сразу определила, что это одна и та же рыба. Я спрашивал у официантов, и мне доказывали, что нет. В туристском бюро в Эвиане мне даже показали рисунки обеих рыб. Разница на вид есть, но малозаметная. А вкус один и тот же. Русского перевода названия этих рыб я не мог найти ни тогда, ни после.
На этот раз мы обошлись без местных рыб и ограничились рябчиками с клюквенным вареньем и трюфелями, еще раз убедившись, что настоящую французскую кухню можно еще найти только в провинции, лишенной предприятий, притягивающих эмигрантов.
Столбик термометра поднялся до пятнадцати. Гуляющие вышли на набережную без плащей, и она сразу расцвела всеми цветами радуги.
Некоторых мы уже узнавали, с некоторыми раскланивались. На Мальвину обращали внимание, и она переживала, что второй раз выходит на променад в одном и том же костюме.
– Если бы ты меня предупредил! – ворчала она. – И заметь, каждая вторая в светло-фиолетовых тонах. Это сейчас модно.
Месье неопределенного возраста, с которым мы познакомились за завтраком в гостинице, остановился возле нас.
– Не правда ли, Эвиан – единственное место в Европе, где сохранились обычаи довоенной Франции?
Я с ним согласился, тем более, что уже успел ознакомиться с этой оценкой города в справочнике Мишлен. По правде говоря, Мишлен не обманывал, городок был действительно необыкновенным. Время в нем как бы застыло. Только современные машины не вписывались в начало двадцатого века.
– И ваша дама удивительно напоминает красавиц прошлого. Теперь таких красивых дам нет.
По тому, как он смотрел на Мальвину, я понял, что пред нами поклонник крупных женщин.
– Может быть, рюмку коньяку? – предложил он.
– Охотно, – ответил я.
Слово «красавица» (так я перевел «beauté») оказало на Мальвину столь магическое впечатление, что она, отнюдь не поклонница времяпровождения в барах, промурлыкала:
– С удовольствием.
Поболтав в баре с полчаса, вежливо поругав французское правительство, мы разошлись.
В три часа ночи нас разбудил телефонный звонок.
– Вы не спите? – вежливо спросил Миша. – Приезжайте завтра в то же время на то же место. Я нашел ваш банк.
* * *
Снова замечательная рыба omble на пароходе и снова Миша на скамейке. Только теперь Миша ликующий.