«Золотая Лисичка обычно всю нагрузку на себя берет. Нравится ей это дело!»
«Она была просто нимфоманка… Ненасытная девка… Хочу, хочу, всегда хочу! Девочка была на все горазда… Сама говорила, что ее мечта – попробовать сразу с тремя, а лучше – больше».
Ну наконец-то попробовала.
Вот почему Абдель назвал ее шлюхой… Возможно, он пытался хоть как-то предупредить Марьяну.
Насиловали Ларису, как же! Скорее, она их всех тут сама изнасиловала, здешних жеребцов.
А следы крови, а рубцы на спине, а заплетающиеся ноги, вдруг с ужасом вспомнила Марьяна – и тут же криво усмехнулась. Hоги, может быть, у Ларисы и правда заплетались… заплетутся, наверное, коли дорвалась наконец до любимого дела! А все остальное – либо спектакль, разыгранный ради двух перепуганных дур, Марьяны и Надежды, либо следы того, что доставляло Ларисе наибольшее удовольствие. Вряд ли она потерпела бы хоть малейшие неприятные ощущения. За свои деньги она хотела получить «всего много: острого, соленого, кислого, сладкого» – и по первому разряду!
Получила. Надо полагать, получает и теперь.
А через некоторое время вползет на подгибающихся ногах, или ее притащит неутомимый Шафир – кажется, именно так зовут того невозмутимого красавчика-иорданца. И будет до конца разыгрывать роль неутешной вдовы, которая хочет только одного: поскорее, любой ценой вырваться отсюда вместе с больным сыном и его придурковатой нянькой, которая – вот везуха! – видит только то, что видит, и слышит только то, что слышит.
И внезапно Марьяна поняла, какую роль отвела ей Лариса во всем своем тщательно, может быть, безупречно разработанном плане, в этом грандиозном спектакле, который, наверное, был задуман не меньше года назад, когда Лариса впервые оказалась с Виктором в Каире. Возможно, тогда-то она и спелась с Азизом, потом ввела в игру Вахаева – но это наверняка уже позднее, когда Григорий появился в доме Виктора и Ларисе стало ясно: теперь-то основной исполнитель ее плана нипочем не сорвется с крючка, пока не завладеет вожделенной жертвой для своих кровожадных братцев. Здесь каждый получал свое – за то, что делал свое дело. И только одна Марьяна ничего не должна была делать… Ну, разве что ахать, рыдать, приходить в ужас, лишаться сил, хвататься за голову, заламывать руки, иногда грохаться в обморок. Но главное – все это только видеть, быть свидетельницей событий. Той свидетельницей, которая потом, при расследовании, живо опишет, как все было ужасно, кошмарно, бесчеловечно… какие страдания перенесли покойная Надежда и чудом оставшиеся в живых Санька, она сама и Лариса!
То есть Марьяне предстояло засвидетельствовать алиби главной преступницы.
Она медленно покачала головой. Eсли они уйдут отсюда живыми… А в этом, пожалуй, можно не сомневаться: Виктор мертв; подписание контракта с «Эль-Кахиром» – вовсе не обязательное условие спасения, а лишь отвлекающий маневр, может быть, и нужный Ларисе, Вахаеву и Азизу, но никак не судьбоносный; Григорий в руках врага. Ларисе остается одно: получить наследство. Можно не сомневаться: жизнь Саньке спасли только особые условия завещания Виктора. О завещании Марьяна могла лишь догадываться, как и о том, что единственного и любимого сына Виктор уж наверняка поставил в нем перед женой. Вряд ли он предполагал в ней особый ум. Надеялся, что именно Санька станет когда-нибудь во главе «Сфинкса»…
Когда-нибудь – такое возможно. А пока властвовать будет королева-мать! А то, что она вполне заслужила это своими страданиями, подтвердит гувернантка, которая тоже пострадала в этих событиях: потеряла возлюбленного, бедная девочка… И королева-мать величественно смолчит о том, что эта гувернантка сама же и выдала и своего возлюбленного, и хозяина, и других, – выдала, убоявшись смерти. Да уж, обстановочка там была тяжелая, чудо, что хоть эти трое спаслись!..
Итак, пока Лариса трудилась в поте лица своего с Шафиром и K°, обеспечивая себе алиби (ну и удовольствие, конечно, как же без этого!), Рэнд у болотца с крокодилами обеспечивал некую нравственную узду, в которой его пособница могла бы впоследствии очень крепко держать Марьяну. Или просто уподобить ее себе? Может быть, Ларису угнетала собственная разнузданность, подлость, лживость? И она решила втоптать в эту же грязь «девочку-дурочку»? Подобно тому, как измученная деревня хотела втоптать в грязь Надежду?..
Странно, подумала Марьяна. Когда Григорий рассказал ей о том, как стоял под горой, возле груды камней, и капли дождя стекали по его лицу, она восприняла этот страшный рассказ как знак особой, высшей откровенности, которая возможна лишь между людьми, беззаветно, вопреки всему, любящими друг друга. Она приняла Григория в свое сердце таким, каким он был, и руки его приняла, какими они были – все в крови. И никогда в ее душе не зародилось даже подобия протеста или осуждения, тем более – отвращения. А ведь Григорий тоже мстил! У войны свои законы, она владеет человеком, но Григорий по своей воле пришел в тот аул и убил тех людей. Кровь за кровь, да, и он сделал это так же хладнокровно, обдуманно и расчетливо, как собирается расправиться с ним Алхан! Однако же…
С некоторым страхом Марьяна вдруг ощутила, что она готова и Алхана Вахаева если не простить – нет, это невозможно, немыслимо, лучше уж сердце себе вырвать! – то хотя бы понять. Или заставить понять логику поступков этого человека, потерявшего самых дорогих ему людей. Отвратительных, немилосердных убийц… своих братьев! Марьяна знала, что, при всем своем трусливом мягкосердечии, собственными руками убила бы Вахаева, выпади такая счастливая случайность, – а все-таки в том порядке, следуя которому она предъявила бы счет своим врагам, не Вахаев стоял бы под номером один!
Первой была Лариса. Лариса – которая утоляла сладострастие души со своей подругой Местью, подобно отъявленной лесбиянке. Лариса – которая покупала людей, чувства, мысли, чужие страдания – и продавала их, спускала за бесценок, как только необходимость в них миновала. Которая сама хладнокровно выдала своего мужа убийцам, а вину за его смерть пожелала возложить на другого человека.
Ну что ж… Ларисе придется понять, что «нравственная узда» для Марьяны окажется менее прочной, чем ей хотелось бы! А может быть, и вовсе гнилой, непригодной к употреблению.
Ведь, что бы там ни возомнил себе Рэнд о своих способностях психологического подавления, во что бы ни хотелось верить Ларисе, и она, и Марьяна прекрасно знают: Виктор был уже мертв, когда Рэнд «узнал» адрес Азиза!
Внезапно у Марьяны онемели кончики пальцев, а потом странный холодок пробрался к плечам, груди, сердцу. И такая же холодная ясность осенила голову: а ведь о хитростях Марьяны известно не только Ларисе. Теперь об этом знает и Вахаев – от Ларисы же. А еще он осведомлен, что «хорошенькая дурочка» каким-то образом узнала его настоящее имя…