– Мне уже не восемнадцать, Тэо, и я давно растеряла свою наивность. Через две недели ты оставишь «Радостный мир» и уедешь за горизонт, возможно ни разу не обернувшись. Чем меньше мы знаем друг о друге, тем менее болезненно будет наше расставание. Ты мне нравишься. С тобой интересно и хорошо. Но я не хочу в тебя влюбляться… – Мячики превратились в два каскада. – Или… боюсь. Мы хоть и артисты, но птицы разного полета. Моя жизнь связана с маленьким цирком, ты же можешь попасть в любую труппу, стоит тебе только назвать свое имя. Ты не останешься здесь, а я не брошу отца и мать и не уйду с тобой.
– Довольно цинично.
– Ты считаешь, что я не права?
– Права. Лучше быть честными друг с другом и с самими собой.
Она нравилась ему, а он ей с первого дня знакомства, и они не считали нужным лгать, а тем более терять понапрасну скоротечные часы.
Дочь Ирвиса казалась сильной и независимой. Она, а не ее мать, была первой помощницей отца, решала возникающие проблемы. Но в то же время Тэо знал, насколько она ранима. Видел это в ее глазах. Мьи не хотела, чтобы он уходил, но никогда не попросит остаться.
Возможно, при других обстоятельствах Пружина бы задержался в «Радостном мире» на полный сезон, а может, и дольше, а там уж… как пойдет. Мьи чем-то напоминала Монику, оставшуюся в золотой клетке герцога Треттини. Хотя внешне акробатка с соломенными косичками и черноволосая воздушная гимнастка были совершенно не похожи.
Но он не хотел привести к этому цирку беду. Поэтому ушел бы в любом случае, даже если не было Шерон и его обещания ей.
Несколько раз ему снились кошмары, что он становится пустым прямо во время выступления перед сотнями зрителей, а затем глаза застилала кровь, и он уже оказывался на пепелище. Среди спекшейся земли, полыхающих домов, фургонов и обугленных трупов.
Тэо не знал, почему в его снах все время присутствовал огонь. Он слышал, что магия той стороны не обладала такими свойствами, нигде в сказках не упоминалось, что у асторэ и шауттов было в подчинении пламя. Но вся та сила, что росла в нем, в кошмарах всегда превращалась в огонь, готовый уничтожить даже его.
Поэтому акробат, несмотря на то что ему нравилось в «Радостном мире», с каждым днем все больше и больше хотел как можно быстрее добраться до Талта и попрощаться. Чтобы все эти девятнадцать замечательных людей оказались как можно дальше от него.
Канат между часовой башней и шпилем храма Шестерых натянули еще прошлым вечером, как только цирк приехал на городскую площадь. Ирвис, Алин, Гит и Ливен провозились до самой темноты, надежно закрепив его. После этого Тэо проверил, что получилось, а утром, перед началом выступления, сделал это еще раз.
Шерон нравилась его обстоятельность и серьезное отношение к работе. Сейчас она, как и все находящиеся на площади, следила за его выступлением. Указывающая видела подобное уже не в первый раз, но все равно не могла пропустить пляску канатоходца.
Это было завораживающее зрелище. С одной стороны, невероятно прекрасное, с другой – щекочущее нервы.
Шерон знала, насколько талантлив ее друг. Видела его тренировки, то, как он крутит сальто, или жонглирует, или разыгрывает пантомиму, заставляя улыбаться даже Лавиани. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что Тэо творил на канате.
Он шагал по нему с такой уверенностью, легкостью, пластичностью и грацией, словно под его ногами был центральный тракт, а не опора шириной в половину стопы. Высота и риск его совершенно не смущали. Ловкость и баланс были главными помощниками Пружины, который во время выступлений не использовал шест.
Он легко мог остановиться на середине пути и сесть на канате, поглядывая вниз, а затем взлететь в воздух и приземлиться на него обеими ступнями. Завязать глаза, сделать обратное сальто под дружный вздох толпы. Жонглировать кольцами. Иногда он мог и «упасть». «Сорваться», успевая «в последний момент» ухватиться рукой за канат, повиснув между небом и землей, в нескольких секундах от той стороны.
Самые впечатлительные зрительницы падали в обморок. Толпа снова ахала, от ужаса. Шерон, увидев это представление в первый раз, едва не сошла с ума, переживая за Тэо. Но тот как ни в чем не бывало подтягивался, вставал и продолжал выступление.
Вот и сейчас девушка стояла за сценой, глядя, как акробат, точно водомерка, скользит по своей ненадежной дороге.
– Любуешься? – Мьи подошла неслышно, встала рядом.
– Скорее наслаждаюсь. – Она не отрывала взгляда от маленькой фигурки в черном на фоне ярко-голубого неба.
– Его талант достоин аплодисментов. Даже Канатный Плясун оценил бы Пружину.
– Канатный Плясун? – Девушка впервые слышала это имя.
– Тион, – пояснила Мьи. – Спасая Арилу и Нейси, он проявил чудеса ловкости. Могу я тебя попросить?
Шерон замешкалась на мгновение, склонила голову:
– Конечно.
– Если с ним что-нибудь случится… – Акробатка прервалась, тоже посмотрела на Тэо, и Шерон видела, что та волнуется. – Сможешь сообщить мне?
– Как?
– Скажи об этом в любом цирке, который когда-нибудь встретится тебе. Они передадут следующему, и рано или поздно новость меня найдет.
– Хорошо. Я это сделаю.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Мьи, намереваясь уходить, но указывающая задержала ее, опустив ладонь на предплечье.
– Почему ты не скажешь Пружине, что беспокоишься о нем?
Та грустно улыбнулась, покачав головой:
– Опасные слова для многих мужчин, Шерон. Я вижу его и понимаю, что сейчас он живет лишь целью. Не знаю какой. Наверное, той, к которой вы, все четверо, стремитесь. Я не скажу ему ничего, иначе это выбьет опору из-под его ног, свяжет и заставит сомневаться в правильности своего выбора. А быть может, сожалеть о том, что потерял, вне зависимости от того, какой выбор сделает. Я так не поступлю с ним. Не отберу его цель. Ты должна понять меня.
– Понимаю. Главное, чтобы ты не жалела о том, чего не сказала.
Мьи внимательно посмотрела на Шерон:
– Тебе пора. Сиор уже ждет.
Мильвио стоял неподалеку, чтобы провести ее через толпу к сцене. Сейчас там выступали Гит и Ливен, но совсем скоро ей предстояло встать к мишени.
– Ты готова? – спросил треттинец.
– Да.
– Пора.
Он пошел первым, разрезая людское море, точно китобойный баркас. Шерон держалась сразу за его спиной, надежной, как щит алагорской панцирной пехоты.
Мильвио нравился ей. Он был веселым, ироничным и внимательным. Когда надо – серьезным и забавным. Треттинец прекрасно знал историю, географию, старые легенды, и их разговоры, порой затягивающиеся до поздней ночи, радовали ее ничуть не меньше книг, которые она так любила и ценила.
Несколько раз Шерон ловила себя на мысли, что в беседах с ним забывает о том, что осталось на Летосе. О своем доме, своем долге, о смерти Димитра и похищенной Найли. Она не сразу поняла, что нравится ему. Не сразу осознала, почему Мильвио приходит на каждое выступление и смотрит, как в воздухе вращаются ножи.