– Катаклизм – это когда оживают умершие ночью люди и горит синее пламя. – На его волосы падали крупные снежинки, но он словно не замечал этого. – Я видел белый огонь на свече.
Она дернула плечом, досадуя на весь мир, но все еще продолжала улыбаться:
– Чего только не покажется в полночь.
– Легенды говорят, что белое пламя указывает на присутствие некроманта, сиора.
Она рассмеялась и понадеялась, что это выглядит не фальшиво:
– Тебе стоит заглянуть под свою кровать, мальчик. Вдруг он там лежит в обнимку с каким-нибудь шауттом.
Но тот даже не улыбнулся:
– Тэо сказал, что Шерон с вами.
Лавиани все еще растягивала губы и старалась быть вежливой:
– На что ты намекаешь, Фламинго?
Он тяжело вздохнул, посмотрел на собеседницу со странной печалью:
– Она указывающая. А значит, потомок тех, кто правил мертвыми. Я буду молчать. Но она должна знать. Ты понимаешь?
– Знать что? – с вызовом спросила та, все еще не решив для себя, ткнуть человека копьем под подбородок или не спешить.
– Шерон должна быть в курсе того, что произошло. – Мильвио, словно не замечая ее напряжения, положил меч на плечо.
– Девочка здесь вообще ни при чем. Заруби себе это на носу. Указывающие спасают людей от мертвых, но не поднимают их.
Его зеленые глаза сейчас казались темнее ночи, что их окружала.
– Скажи ей, – произнес он, отвернувшись, и опустил меч на труп волка, отрубая тому голову.
Мгновение она смотрела на его беззащитную спину, затем плюнула и пошла прочь.
К трактиру.
Угли в камине зала едва тлели. Лавиани кинула в него несколько березовых поленьев, стянула с себя куртку, села за ближайший стол, с остервенением выругалась, разглядывая рваную дыру на спине. Просто чудо, что ей не вырвали позвоночник.
Тихо отворилась дверь, стукнул засов. Мильвио подошел к ней, ссыпал с ладони на стол волчьи зубы и ответил на ее непонимающий взгляд:
– У некоторых родов Треттини есть поверье, что волки, забирая человеческую жизнь, не дают душе попасть на ту сторону. Тогда она сама превращается в зверя и мечется по лесам в поисках припозднившихся путников. Так что считается, что тот, кто спас тебя от волка, подарил вторую жизнь душе. Стал почти что родственником. Такому человеку отдают волчьи зубы.
– Родственником? Не собираюсь становиться твоей доброй тетушкой, – буркнула та. – Да и помощь тебе моя не нужна была. Сам бы справился.
– С живыми, возможно. Но мертвые… – Он покачал головой. – Твоя чиэтта оказалась не лишней, сиора.
– Что? – не поняла та.
Мильвио кивнул на короткое копье:
– Чиэтта. Довольно редкое оружие. Доброй ночи, сиора.
– Эй! – возмутилась она. – Что мне делать с клыками?
Мечник посмотрел на нее с иронией:
– Не имею ни малейшего понятия, как ты должна с ними поступить. Хочешь, сделай из них ожерелье.
Лавиани уставилась на него с явным желанием прожечь дыру:
– Я что, похожа на ту, кто носит ожерелья, Фламинго? На кой шаутт мне зубы мертвых псин? Разве я могу на них купить себе новую куртку?
Он лишь обезоруживающе улыбнулся и ушел.
– Так я и думала. – Сойка вновь надела рваную одежду.
Она планировала избавиться от трупов. Оттащить их подальше в лес. Лишний переполох утром, а значит, и лишнее внимание к ней совершенно ни к чему. Оставалось надеяться, что южанин не станет болтать за завтраком о случившемся.
Уже с порога она вернулась и, собрав разбросанные по столу волчьи клыки, убрала их в карман.
Они приходят с туманом и снегом. В дни, когда их не ждешь, с кровью и за кровью для тех, кто дремлет в горах.
Древняя легенда герцогства Тараш
Ей снилась залитая светом долина с высокой, шелковистой, ярко-зеленой сочной травой. Такой высокой, что она видела лишь небо да ослепительно-белый диск солнца.
Где-то далеко монотонно и умиротворяюще журчала вода. Должно быть, там протекал прыгающий по перекатам ручей. В воздухе гудели шмели, и нет-нет перед глазами пролетали ярко-голубые бабочки, крылышки которых сверкали металлическим блеском.
Она не знала, как сюда попала. И ей было все равно. Лежала на спине, лишенная рук и ног, и больше всего на свете хотела есть. Голод ножом резал пустой желудок, боль в нем нарастала, а затем перепрыгнула на позвоночник, заставив вскрикнуть. Тонко, жалобно и совершенно беззвучно – у девушки не было ни ушей, ни рта, и ее вопль никто не услышал.
Боль между тем выкручивала позвонки, выдирала их один за другим, а после дробила в мелкое крошево. Она потянулась через огонь, собиравшийся в ее животе, словно талая вода, заставляя слепо шарить где-то там, пытаясь найти хоть какое-то подходящее тело. Все дальше и дальше. За ручей, высокую траву, гладкие мшистые камни и низкие деревья, нависающие над ручьем.
Внезапно она коснулась снега. Холодного, колючего, острого, точно прибрежные камни. Сверху он казался пушистым, но стоило зарыться чуть глубже, и наст, припорошенный недавней метелью, был твердым, точно алмаз.
Тело, которое она нашла, лежало и тут и там. Оно оказалось многочисленно, могло двигаться, а значит, найти ей еду. У него было множество глаз, и девушка смотрела ими на угольные столбы заснеженных деревьев, на молочные холмы, на сыплющиеся с неба снежинки.
Наконец-то можно было избавиться от оков неподвижности и нестись вперед множеством себя. Насладиться свободой. Жизнью.
И так продолжалось до тех пор, пока она не догадалась посмотреть на себя со стороны. На седовласые загривки, на оскаленные пасти, на глаза – матовые, отталкивающие, мертвые. И в этот самый миг, ужаснувшись содеянным, указывающая потеряла контроль над своими телами.
На лицо упало нечто затхлое, закрывшее глаза. Теперь кто-то другой бежал вместо нее, несся вперед, выискивая уже не еду, а добычу. Она боролась с ним так долго, что почти лишилась всех сил. Этот некто был яростен, зол и голоден.
Но не так, как Шерон.
Он голодал от желания убивать и жаждал пожрать любого, кто окажется у него на пути. Вгрызться в плоть мертвыми зубами и вырасти в нечто более опасное и крупное. Этого нельзя было допустить, и поэтому, сосредоточившись, она нанесла один-единственный удар, перерубая связь со своим многолапым телом.
А затем вокруг наступила тьма. Закружила ее и бросила в забвение.
Серый рассвет стучался в ледяное окно, заглядывал в полутемную комнату, опережая солнце. Шерон несколько секунд изучала низкий потолок, потом приподнялась на локте. Голова после сна была тяжелой.