Иногда люди умирают невероятно долго, даже если у них смертельные раны. Тот, с проткнутым горлом, все еще дышал, ногтями цепляясь за жизнь, не желая отправляться на ту сторону.
Человек с топором сократил дистанцию, взмахнул оружием. Она уклонилась, даже не думая нападать.
Шерон почувствовала облегчение, когда нить жизни умирающего наконец-то истончилась и лопнула, оставив на траве лишь тело.
– Защищай меня! – крикнула она, чувствуя неприятное головокружение от того, что зрение раздваивается – на ее и того, кто поднимался с земли, подчиняясь приказу.
Лавиани могла и подождать.
Никуда не денется, даже если побежит прочь. Он догонит ее позже.
Шрев без колебаний прервал игру в прятки, хотя та и была занимательной. Он ничуть не преувеличивал опыт противницы. Пусть талантов у нее было меньше, но драться она умела. И создавать западни тоже.
В первую ловушку, сплетенную из гибких веток, на конце которых был привязан метательный нож, он все-таки попал. Спас его талант, потому что уклониться от гибкой лозы, распрямившейся, ударившей вниз живота, иначе бы не получилось даже с его ловкостью.
На это она и рассчитывала.
Он вышел к берегу широкого канала с сонной водой, по которой медленно плыли сотни дубовых листьев, и направился к мосту, ведущему на противоположный берег. Над ним, точно облако, кружили сотни насекомых, очень похожих на светлячков, и их мерцание напоминало мерцание звездного неба.
Человека, стоявшего на мосту с опущенным мечом, Шрев узнал сразу.
– Довольно невежливо не дать мне возможности пройти, – сказал он Мильвио.
– Порой приходится забывать о вежливости, сиор. Некоторые люди ее недостойны. И расценивают как неизбежный пережиток.
Шрев сверкнул улыбкой:
– Думал, что ты бросишься на помощь маленькой воровке. Ей бы не помешал твой меч.
– Она сможет позаботиться о себе, – с уверенностью произнес треттинец и немного повернул запястье так, что плоскость клинка матово блеснула в тусклом свете светлячков. – Я же должен позаботиться о том, чтобы вы не досаждали ей.
– Не понимаю я людей. Сколько живу – и каждый день не понимаю. Ты знаешь, кто я, знаешь, что скоро накормишь червей Туманного леса, но все равно, как баран, загораживаешь мне путь. Это стремление умереть меня всегда удивляло.
– Просто вам не за что и не за кого умирать, сиор. Только и всего.
Улыбаясь, Шрев достал из сапога короткий, не больше ладони, нож.
– И только? – поднял брови Мильвио.
– Чтобы пустить тебя на полоски, мне хватит и его.
Защита южанина оказалась такой же крепкой, как стены карифской крепости. Он легко отразил атаку, даже не двинувшись с места.
Шрев больше не собирался церемониться, вести долгий и совершенно ненужный поединок. Он без сожаления использовал талант, избегая удара мечом, но вместо того, чтобы вскрыть человеку сонную артерию, нож поцарапал лишь воздух.
Южанин ловко, точно обезьяна, запрыгнул на перила моста и, когда сойка попробовал ударить его в лодыжку, парировал мечом, выбив нож и крутанувшись в воздухе, слетел обратно на мост, перейдя в атаку, нанеся шесть размашистых ударов.
Шрев уклонялся, а затем, улучив момент, с разворота попал ногой в грудь противника, и Мильвио отлетел назад, прокатившись по земле.
Он не потерял клинок и тут же встал на ноги. Каблук противника лишь чудом не проломил ему грудину.
Они стали кружить друг против друга, точно готовые подраться коты. Мильвио напал снова, вынуждая либо отступить, либо сжечь еще одну татуировку.
Сойка выбрал третий вариант, он двигался быстро, словно шершень, атакующий пчелу, и бастард не успевал за ним, опаздывая на мгновение.
Этот раунд не выиграл никто, и они отступили, глядя друг на друга холодно, без всякой ненависти.
– Не желаете попробовать вплавь, сиор?
Краб покинул лопатку Шрева, беззвучный удар воздуха отбросил мечника и разметал светлячков во все стороны, ломая им крылья. Они звездопадом обрушились в воду, расцвечивая ее на несколько мгновений зеленым и желтым. А затем огоньки стали гаснуть и на оба берега опустилась темнота.
Она успела вовремя. В тот самый момент, когда Шрев навис над оглушенным Мильвио.
Бабочка сгорела, и сойка вихрем пронеслась через мост.
Конечно же он ее почувствовал и дал отпор, подхватив Фэнико. Нож бил об меч, а меч о нож в невероятном темпе. Клинок, который когда-то принадлежал Тиону, едва не отрубил Лавиани ногу. Даже несмотря на всю ее ловкость, она получила глубокий и очень болезненный порез на бедре.
Ей удалось отвлечь сойку от Мильвио, оттеснить его к лесу.
Талант закончился, и Лавиани сказала:
– Тебя стоило убить за много лет до сегодняшнего дня.
– Я то же самое предлагал Боргу, когда прикончил твоего ублюдка, – невозмутимо ответил тот. – Знал же, что от тебя стоит ждать беды. А он меня так и не захотел слушать.
Они вновь встретились в вихре железа, и на этот раз уже Шрев вел «партию», закончившуюся тем, что меч пробил ей плечо, лишь в четверти дюйма пройдя от артерии. Рука повисла плетью.
Она даже боли не почувствовала, лишь досаду, перехватив нож здоровой рукой.
– Слишком ты неповоротлива, женщина. Спряталась бы, варила варенье и сидела на лавочке.
Лавиани чувствовала легкое головокружение. Кровь из раны текла слишком быстро. Она покосилась на Мильвио, который все так же лежал без сознания, и красноречиво сплюнула себе под ноги, исподлобья глядя на убийцу своего сына.
Пусть ее заберут шаутты, но она не побежит. Больше некуда бежать. И видят Шестеро, которым она никогда не возносила молитв, сойка сделает все возможное, чтобы еще один хороший человек не погиб.
Пускай он хоть сто раз великий волшебник.
Шерон смотрела на лес не только своими глазами, но и пятью парами чужих.
Мир был точно паутина, и паук соткал его из графита, свинца и крови. Она завораживала, манила, бежала по сосудам еды, которая была рядом, и часть сознания указывающей хотела впиться в этих людей, рвать их плоть чужими зубами, чтобы та сторона, мучившая вновь живых, получила жертву и оставила в покое хотя бы на секунду.
Ей пришлось напомнить себе, кто она такая, для чего здесь и что стоит на кону. Чтобы держать этот голод в узде, Шерон понадобилось помнить о всем хорошем, что случилось в ее жизни.
Мертвые молчали, с шумом ломились через подлесок, не заботясь о сохранности собственных тел. Они были всего лишь ее руками, голодными пальцами, предназначенными для того, чтобы служить.
Она не видела себя со стороны. Растрепанные волосы, белые глаза, точно у выброшенной на берег мертвой рыбы, оскаленные зубы, алые от крови из прокушенных губ.