— В каких это отношениях? Не сочиняй, пожалуйста! Она именно ребёнок и вредничает совершенно по-детски. Делает всё назло! Я ей как-то говорила, что девочки должны очень осмотрительно начинать половую жизнь. Она в ответ связалась с этим гнусным Вагнером. Я просила её не портить чудесные волосы заколками — она тут же обстриглась почти наголо. И так во всём! Я знаю, она меня ненавидит. Из-за него. И из-за нас с тобой. Мы никогда не будем счастливы!
Ира проговорила это жалобным дрожащим голосом.
— Ерунда, — ответил Смирнов твёрдо. — Скоро всё кончится, если ты приняла окончательное решение. Тогда хорошо будет всем. Даже ему. И ты наконец поймёшь, что Даша не ребёнок, а расчётливая маленькая женщина с весьма твёрдым характером. Ребёнок у меня ты — глупый, милый, доверчивый ребёнок. Даша-то правильный выбор сделает, она умница. И тогда мы уедем. Только будь с нею построже в принципиальных вопросах. В каких, ты знаешь.
— А «Багатель»? — канючила Ира.
— Я что-нибудь придумаю, помогу тебе.
— Не мне, а ей!
— И ей тоже. А сейчас иди! Созвонимся. Мне репетировать надо. Я всё бегал по нашим делам, а эти халтурщики совсем распустились. Полина нервничает, ничего у неё не получается. К тому же какой-то старый осёл в бабьей кофте притащился учить её аккомпанементу. Она едва не въехала ему в рыло, и до сих пор психует — слышишь, что вытворяет? Колотит по клавишам, как дровосек. Если б Даша была на её месте! Не хочет. Тоже тебе назло, наверное.
— Ты её любишь? — вдруг довольно громко спросила Ирина.
Самоваров увидел в зеркале её покрасневшие от огорчения глаза и нос. Смирнов после паузы переспросил:
— Кого я люблю?
— Полину.
— Ну, сколько можно об этом, Ира! Что за нелепые вопросы! Мы тут, в конце концов, не одни.
Он имел в виду Самоварова, который тактично уткнулся в свою решётку.
Работа над экраном подходила к концу: батареи совсем не стало видно. Смирнов и его таинственная Ирина наконец расстались. Из Мраморной гостиной донеслись властные вскрики руководителя:
— Стоп, стоп, стоп! Забыли обо всей галиматье, которую вы только что тут проорали. Поехали сначала!
Не слишком-то приятно сделаться невольным свидетелем чужого, вполне личного разговора. Ещё противнее при этом знать, что тебя считают чем-то вроде мебели или бронзового истукана. Самоваров теперь даже жалел, что сидел у своей решётки тихо, как мышь, вместо того, чтоб нарушать идиллию тайного свидания стуком молотка или надсадным кашлем. А ещё показалось ему, что хотя Ирина и Смирнов давно ушли, он до сих пор в аванзале не один.
Он окинул глазом окна, зеркала, консоли и прочие достопримечательности интерьера. Аванзал был пуст. Вдруг Самоваров заметил, что золотисто-жёлтая портьера, которая скрывала запасной выход, слабо и неестественно колыхнулась. Может, показалось? Драпировка могла, конечно, поддаться и банальному сквозняку, однако из-под её сборчатого края явственно высовывались носки лакированных туфель!
«Что за чёрт! Как в шпионском кино, где за портьерами скрываются наёмные убийцы», — подумал Самоваров.
Он резко шагнул в сторону жёлтых штор. Драпировка в ответ зашевелилась, и из-за неё вышла рослая девочка в коротенькой юбке и в белой блузке с галстучком. Смирновский ангелочек!
Самоваров сразу узнал эту особу с рыжими хвостиками, наивно болтающимися вдоль щёк. Именно она дирижировала «Ключами» в отсутствие Цезаря-Смирнова. По её лицу неровно — на носу и щеках погуще — было посыпано жёлтыми веснушками. Её веки нежно розовели, а глаза были такие, какие часто встречаются у рыжих — синие, как спелый сизый виноград. Рыжина её волос Самоварову показалась фальшивой, а сама девица — крайне противной. То, что она пряталась за портьерой и подслушивала, было гадко, но, должно быть, вполне естественно для невоспитанного подростка.
Самоваров насторожился: надо бы посмотреть, не оторвала ли эта особа, стоя за драпировкой, ручку от служебной двери. И не написала ли несмываемым маркером какой-либо гнусности?
Самое неприятное было то, что, явившись из-за портьеры, рыжая ничуть не смутилась. Наоборот, она улыбнулась Самоварову, кокетливо потрясла хвостиками и приложила палец к губам — молчи, мол. Затем она направилась в Мраморную гостиную, издевательски поигрывая крепкими ногами в розовых ангельских колготках и поблескивая лакированными туфельками. Когда она скрылась за дверью, пение детей-лауреатов пресеклось, и недовольный голос руководителя Смирнова смешался с резкими скрипами со стороны его жены. Рыжая девочка не оправдывалась.
«Гадкий ребёнок. Когда она успела сюда забраться?», — подумал Самоваров, отодвигая жёлтые шелка и тщательно осматривая служебную дверь.
Рыжая шпионка ничего не испортила, но в том тесном пространстве, где она пряталась, в складках портьеры, в окружающем воздухе витал настоявшийся душок призывно-сладкого парфюма и тёплого женского тела. Душок этот очень разнился с благородными лаковыми и древесными ароматами, которые обычно царили в аванзале.
Самоваров вдруг понял, почему рыжая девочка в короткой юбчонке так ему не понравилась. Она вовсе не была ребёнком! «Ряженая! Ей лет двадцать пять, не меньше, — осенило Самоварова. — Она просто одета школьницей. В «Ключах» поют ещё несколько подобных деток с фигурами Паваротти. Тоже ряженые? Но зачем?..»
В тот день Самоварову суждено было стать тайным соглядатаем, незваным свидетелем и невольным выведывателем чужих тайн. Так уж вышло! Он не виноват в том, что тихое музейное здание наводнили посторонние люди и ведут себя здесь, как дома. Пусть прячутся, пусть шепчутся потише!
К мастерской Самоварова примыкал тихий коридор с двумя поворотами. На одном из поворотов имелся глухой тупичок. Там стоял стальной сундук с песком, висели на стене красные лопата и багор доисторического типа. Рядом с багром красовалось несколько современнейших огнетушителей, похожих на торпеды. Таким образом, тихий уголок музея был оборудован средствами пожаротушения всех времён и народов. Это было вполне сознательное решение мудрого директора Тюменцевой. Она считала, что со стихиями древними и могучими, такими, как огонь, никогда не знаешь, за что лучше хвататься — за компьютерную клавишу образцовой сигнализации или за каменный топор. Лучше иметь под рукой и то, и другое.
Сегодня и в этот закуток пробрались вездесущие детки-лауреаты: на пожарном красном сундуке сидела какая-то девчонка, поджав под себя ноги. Самоваров сначала собрался её прогнать. Но девчонка скорчилась в углу таким жалким и отрешённым от всего мира комочком, что бранить её не захотелось. В конце концов, что она может сделать плохого? Налепить куличиков из песка? Стянуть красную лопату? Проходя мимо, Самоваров только неодобрительно хмыкнул. Дверь в мастерскую он бдительно оставил открытой, чтобы услышать, не начнёт ли девчонка безобразничать.
Вдруг в коридоре застучали быстрые шаги, послышался какой-то шум, шелест и стук. Чей-то голос тихо позвал: