Самоваров не мог не признать, что девчонка в чёрной водолазке — хорошее приобретение для «Багатели». Ничуть не хуже джазменов и бардов. Надо про неё и про сегодняшние подслушивания и подглядывания рассказать сейчас же Насте.
Не сговариваясь, Самоваров и Настя повернулись друг к другу. Они сказали ладно, в один голос:
— Это она!
Разумеется, она! Вчера вечером она играла страшненький гидравлический вальс и наплела Насте короб диких историй про подпольного композитора, которого чуть ли не убить хотят. Она же подбила толстую Диану, чтобы та подложила Смирнову в папку какое-то пакостное письмо. Да, способная девочка, только с причудами. Одарённые детки часто не вполне нормальны.
Настя хотела было подойти к девчонке, но тут же села на место. Она увидела, что к сцене меж столиков слишком торопливо для «Багатели» продвигаются двое, мужчина и женщина.
Мужчину Самоваров узнал сходу — это был Андрей Андреевич Смирнов. Его белоснежный скандинавский свитер с оленями очень узнаваемо мерцал в полутьме. А вот женщина…
Ирину в музее Самоваров рассмотрел плохо. Он запомнил только её дымчатых песцов. Но кому же тут быть, как не ей — матери строптивой малолетней тапёрши? Наверняка это она! Стройная особа лет за тридцать, смуглая, несколько привядшая; брови тоненькие, губы обведены малиновым. В общем-то, обыкновенная женщина, следящая за собой — волосы выкрашены в три цвета. Костюм дорогой, чёрный, каблуки из ряда вон высокие. Всё ясно!
Самоваров не был знатоком женских красот и статей, но собственная классификация опасных женщин у него имелась. Ирину он отнёс к типу, который называл «трепетная лань».
Лань, чистейшая лань! От таких лучше держаться подальше. По наблюдениям Самоварова, лани влюбчивы, требовательны, но крайне пугливы и нерешительны. Они постоянно думают о том, как выглядят сзади и в профиль (в фасе они более или менее уверены, так как много трудятся над ним у зеркала). Мужчин лань изводит бесконечными вопросами: «Ты меня любишь? Тебе нравится моя грудь? Или сделать на два размера больше? Тебе со мной не скучно? Мне идёт бирюза? Или авантюрин? Ты уверен, что у меня не кривые ноги? Или мне лучше в зелёных колготках?»
Лань всегда надевает очень высокие каблуки (и невероятно в них мучается) и сплошь носит чёрное, которое, по её мнению, стройнит. Каблуки и чёрное — самые верные внешние приметы лани. Это знаки вечной неуверенности и душевных мук из-за пустяков. Рядом с такими женщинами тоскливо и неспокойно. Что сейчас сделал бы Самоваров на месте Смирнова? Он сказал бы лани, что ему надо в туалет, и бежал бы. Навсегда.
Смирнов никуда не бежал. Это был крепкий, здоровый молодой мужчина с железными нервами и непонятными мыслями. Он упруго вышагивал за Ириной по направлению к сцене. Лирический полумрак «Багатели» позволил им почти достичь цели, прежде чем юная пианистка их заметила. Когда же заметила, то играть не перестала. В смятении застряла она на какой-то рокочущей трели, потом взяла себя в руки и перешла к лёгким аккордам по всей клавиатуре.
— Даша! Что ты здесь делаешь? — придушенным голосом спросила Ирина, тиская длинными пальцами крошечную сумочку.
О, вот и он, третий и окончательный признак лани! И почему у всех явлений бывает именно три признака? Лань — это неимоверные каблуки, чёрное в обтяжку и невозможно маленькая, дурацкого какого-нибудь покроя сумочка, в которой с трудом помещается лишь носовой платок. Он нужен на случай частых слёз по поводу «куда он, подлец, ушёл и почему не возвращается». К такой сумочке прилагается увесистый пластиковый пакет. В пакете лань носит всё ей необходимое, кроме носового платка.
— Дарья! — голос Ирины возвысился и дрогнул. — Почему ты не отвечаешь? Почему ты здесь?
Дарья рассеянно посмотрела на противоположную стену, не отрывая рук от клавиш.
— Я тут, мама, работаю, — тихо сказала она, — Не мешай! Меня люди слушают.
— Кто? Эти жующие вместе? Завсегдатаи кабака?
— Какая разница, кто они. Это публика.
— Как ты разговариваешь с матерью! — возмутилась Ирина.
— Лладно, я не буду разговаривать. Ведь не о чем!
Ирина тяжело задышала. Она не знала, что делать, долго собиралась с мыслями и наконец заявила:
— Ты сию же минуту одеваешься и идёшь со мной домой!
— Нет.
Девчонка нахальная и непослушная! Её кукольное личико стало злым, брови сдвинулись, оттопырилась нижняя губа.
Смирнов на препирательства матери и дочки смотрел спокойно и только иногда трогал Ирину за локоть, пытаясь ободрить. Его всевидящие глаза блестели в полутьме. Наконец он вступил в разговор:
— Ирина, прошу тебя, не волнуйся! Сейчас мы всё устроим. Даша отправится домой и никогда здесь больше не появится.
Даша усмехнулась так высокомерно, как умеют только дети.
Смирнов пошевелил в воздухе пальцами и сказал официанту, явившемуся на этот зов:
— Я хочу видеть вашего менеджера — того, кто отвечает за музыку. У вас здесь налицо грубое нарушение российского законодательства.
Даша в ответ взяла несколько резких аккордов. Из-за голубоватой панели, украшающей сцену, показалась физиономия длинноволосого парня, который суетился недавно среди оркестрантов. Даша скорчила ему какую-то гримасу, парень исчез.
Между тем из неопределённо-сумрачных глубин «Багатели» возник молодой человек в безупречном деловом костюме, с папочкой под мышкой. Склонив голову набок, он спокойно нёс навстречу Смирнову радостную улыбку. Щёки молодого человека были свежи, как лепестки майской розы. Глядел он ласково, представился негромко:
— Антон Чекшин, менеджер. Кажется, у вас ко мне вопросы? Прошу вас, присядем за этот столик.
Они устроились неподалёку от Самоваровых. Ирина тоже хотела задавать вопросы, но Смирнов едва заметно кивнул ей: нельзя! Самоваров его одобрил. Ещё бы, лань сразу понесёт вздор задыхающимся голосом, напутает, вспылит, и всё кончится ничем. Умный Смирнов! А не слишком умная Ирина, оказывается, обучена его слушаться.
Самоваров сидел спиной к менеджеру и Смирнову, зато Ирину видел отлично. Она далеко отодвинула стул, уселась нога на ногу и устремила взор на белый свитер Смирнова. Воинственно вздёрнутой ногой она то выписывала круги и зигзаги, то мелко трясла, изгоняя боль от неудобных каблуков.
— Итак, у вас проблемы, — сказал за спиной Самоварова менеджер Чекшин голосом нежным, как каша.
Смирнов фыркнул:
— У меня проблем нет! Они у вас, причём весьма неприятного свойства. Вы знаете, что труд несовершеннолетних в вечернее и ночное время законом не допускается? Тем более без согласия их родителей?
— Я совершеннолетний, — серьёзно уверил его Чекшин.
— Не валяйте дурака! Речь не о вас. В вашем заведении вовсю используется детский труд. Вот, например, ваша сегодняшняя пианистка — вы знаете, сколько ей лет?