— Я бы взял на себя смелость, уважаемая… забыл ваше имя-отчество, хотя память у меня феноменальная!.. Так что я хотел? Ах, да! Я вам рекомендую моего близкого друга, Виктора Фролова. Он дипломированный массажист, кудесник своего дела. Берёт недорого. Неделька его трудов — и вы потеряете семь-девять килограммов!
Эмалево-синие глаза директора Тобольцевой выпучились, как у Медного Всадника. Самоваров выдавил Фёдора Сергеевича в коридор, но тот успел отвесить Ольге версальский поклон.
В Мраморной гостиной страстно, напряжённо, будто в нос, запела виолончель. «Вот отчего все наши беды», — вздохнула Ольга.
Через час изнурительных уговоров обе модели Вселенной Самоваров упаковал в большую картонную коробку и написал на ней «Для Академии наук». Чтобы не потерять невзначай такую ценность, Фёдор Сергеевич привязал коробку шпагатом к собственному поясу.
Пытаясь сесть в автобус коробкой вперёд, Пермиловский сказал Самоварову:
— Думаете, шарфик ваш или свитерок спасут, согреют? Ничего подобного! Откуда у нас в Нетске мороз? Из Якутии, думаете? Нет. Из космоса! Весь холод оттуда! Половинка земного шара — та, на которой мы с вами сейчас стоим — вся взялась ледяной корой, вся смёрзлась. А космос на нас дышит таким смертельным холодом, какого нам и не вообразить. Там и жар есть, и тоже смертельный, страшный!
Фёдор Сергеевич подпихнул кого-то в дверь, и автобус отъехал.
— Ну и пусть едет, — философски заметил старик. — Всё равно это «семёрка», а мне в другую сторону. Я просто так полез, чтоб согреться… Ух, и холод там, в космосе — и удушающая пустота. Мы бы здесь, в Нетске, все задохнулись от этой пустоты, если бы с другой стороны, там, где Амазонка, леса бы не росли. Весь наш сегодняшний декабрьский кислород с Амазонки! Это Иван Петрович шанс даёт — поймём мы или нет его сигналы оттуда!
И Пермиловский указал носом на коробку, в которую засунуты были целых две Вселенные.
«Иван Петрович из противности надул нам трескучего мороза, — усмехнулся Самоваров, зажигая в мастерской свет. — Он же выдумал баяны и сводные хоры, чтоб жизнь не казалась нам праздником».
Даже Настя — чудная, легкокрылая, умилительная Настя — поддалась в этот день игривому настроению Ивана Петровича и придумала, чем Самоварова огорошить.
— Мы сейчас идём к Шелегиным, — объявила она, едва появившись на пороге мастерской. — Даша за нами зайдёт.
— Зачем это? — спросил Самоваров.
Настя даже всплеснула руками:
— Тебе что, совсем неинтересно? А сам говорил, что история удивительная, что такого в жизни не бывает! Теперь мы познакомимся с этим невероятным итальянцем. Даша нам хочет показать его новую музыку и то, каким образом он её пишет. Это поразительно! Мы увидим…
— Зачем? — снова перебил её Самоваров.
— Ты, Коля, всегда притворяешься каким-то чурбаном. Даже не знаю, почему ты всегда хочешь казаться хуже, чем есть? Ведь ты отлично понимаешь, какая каша тут заваривается!
— Настя, ты преувеличиваешь мою проницательность. Я не вижу каши.
Настя нетерпеливо махнула рукой:
— Ладно, сделаю вид, что ты ничего не понял. Итак, Даша с Вагнером хотят доказать, что Смирнов стащил свои знаменитые произведения у Шелегина. Ты сам говорил мне про экспертизу! А я им всё пересказала. Теперь сообща мы решили, что лучше иметь не только ноты, но и живых свидетелей. Мы с тобой будем этими свидетелями.
— Вот спасибо! Я уже и так живой, но никудышный свидетель по делу Щепина-Ростовского, — стал протестовать Самоваров.
— Ни в каком качестве ты не можешь быть никудышным, — уверенно сказала Настя. — В деле Щепина ты тоже разберёшься и оставишь своего железного Стаса с носом. А сегодня мы с тобой будем свидетелями процесса записи новой музыки, сочинённой Сергеем Шелегиным!
— Что это за музыка?
— Не знаю, не слышала ещё. Квартеты, кажется? Даша нам всё расскажет. Главное, что в нашем присутствии она запишет новую, никому не известную музыку — и тут же её сыграет. А мы это запечатлеем на видео.
— Зачем? Не понимаю!
— Видишь ли, — пояснила Настя, — Шелегина мучает музыка. Он её всё время слышит и от этого страдает. Пять лет он твердил «моя музыка» (по-итальянски, разумеется), а ему играли чужую! Он и чужую слушал, но видно было, что это не совсем то, что ему надо. Он только головой качал и отворачивался. Так продолжалось до тех пор, пока Вагнер не нашёл тетрадки в жёлтом шкафу. Ты это помнишь?
— Помню. Значит, он хотел послушать свою музыку?
— Да нет же! И Даша, и Вагнер долго ломали голову, в чём тут дело, пока Даша не догадалась дать отцу нотную бумагу. Он так обрадовался!
— И написал на ней свой новый… как ты говоришь? Квартет? — удивился Самоваров.
— Ну что ты! У него все двигательные функции нарушены, а ноты писать — очень мелкая работа. Просто стало понятно, что он хочет что-то нотами записать. Даша стала придумывать разные способы, как это сделать. На большой доске она начертила пять нотных линеек и дала ему палочку, чтоб он тыкал, где надо писать ноты. Она под его диктовку тоже пробовала записывать, но ничего не получалось: он говорит очень плохо и мало. Показывать палочкой на доске тоже не может. Тогда Даша всяких карточек наделала — в музыке ведь, кроме нот, полно всяких значков. Вдвоём они их к этим линейкам на доске пристраивали. С горем пополам таким способом за полгода записали три квартета.
— Не густо! — заметил Самоваров.
— Ты просто не представляешь, каких трудов это стоило. Каждый квартет в четырёх частях, и всё расписано для четырёх инструментов! Помнишь, у Крылова квартет: осёл, козёл и остальные?
— А компьютер они не пробовали? — вдруг спросил Самоваров.
— Ага! — обрадовалась Настя. — Понял теперь, зачем нужны Даше эти ресторанные деньги? Говорят, есть специальная программа для парализованных. Только там нот, конечно, нет — придётся самим дорабатывать. Вагнер сумеет, он обещал! Даша хочет заработать много денег, достать эту программу, жить отдельно от матери и записывать новые произведения отца. Их узнает весь мир!
— Какое ребячество! — не удержался Самоваров. — Что она может? Кто ей всё это разрешит?
— Ты попал в самую точку. Никаких юридических прав, чтобы представлять интересы отца, у неё пока нет. А её мать не позволит опозорить Андрея Андреевича даже ценой мировой славы мужа. Зачем овощу слава? Она ведь его овощем называет. Так что ситуация ужасно сложная и совершенно не под силу тринадцатилетней девочке.
— Согласен, — кивнул Самоваров. — Но насколько я понимаю, сейчас самое главное — опубликовать эти новые квартеты Шелегина. Никакая жена или Андрей Андреевич этому не преграда. К чему тогда ваш цирк с видеозаписью?
— Вагнер считает, что это необходимо, а он очень продвинутый, — сказала Настя. — Ты ведь главного не знаешь: Вагнер по Интернету связался с каким-то известным музыкантом из Австрии и послал ему квартеты. Тот попросил разрешения исполнить их на фестивале современной музыки в Вене. Вот так, сразу! Удивляться, впрочем, не стоит: музыка у Шелегина замечательная. Ты же помнишь «Танец № 5»! Вагнер говорит, если снять и показать, в каких условиях работает больной композитор, ему сразу какой-нибудь фонд отвалит новейший компьютер и нужную программу. У Вагнера уже есть опыт выбивания подобных штук. Он сам губернаторским стипендиатом был.