— Тебя дачники наняли добро сторожить или как? — задала Инесса светский вопрос.
— Я друг их сына и здесь в отпуске, — скромно ответил Костя.
Он почему-то сразу понял, что у такой девушки звание писателя не будет иметь никакого успеха.
— А я к бабке приехала, — пояснила Инесса. — Бабка сегодня на всю ночь пошла к шептухам. Они травы варят. Здесь, а Логу, одно старичьё. Скучно — деревня. И в Конопееве скучно, все козлы.
Она села на лавку, оперлась о кулак тугой щекой и уставилась в окно — ни дать ни взять матрёшка. Интересно, если прямо сейчас её обнять, что она будет делать? Кажется, деревенские девицы уступчивы.
Костя сел рядом, придвинулся поближе и смог оценить, какое у Инессы крепкое и горячее бедро. Для приличия он тоже глянул в окошко и вдруг оцепенел. Он никак не мог предположить, что из этого окна дача Боголюбовых видна, как на ладони.
Это невозможно! Но Костя сразу узнал двор, заросший бурьяном, деревце на крыше, полосатые шторы. Из окошка знакомого полуподвала сочился тусклый свет.
Инесса тоже смотрела на этот слабый огонёк.
— На той даче уже второй год никто не живёт, — сказала она. — Не знаешь, откуда там свет? Гости, что ли?
Костя пожал плечами и потихоньку обнял Инессу за талию, которая тоже оказалась тугой и горячей. Голова у него пошла кругом, а Инесса и ухом не повела.
— Я козлов не люблю, — сказала она невозмутимо. — Слабаков тоже. Ты не слабак?
— Нет, конечно!
— Не верю. Два дня кругами вокруг меня ходишь, а заглянул только сегодня.
— Ты что, видела, как я ходил?
— Ага. И знаю, зачем. Все вы одинаковые.
— Не все, — обиделся Костя, потому что наверняка она сравнила его с конопеевскими козлами.
— Не слабак? Докажи.
— Легко!
Вся она была в его руках — горячая, крепкая, дивная. От неё пахло чем-то густо-хвойным, страстным, настоящим. Вот только от поцелуев она уворачивалась и больно упиралась коленками.
— Докажи, — повторяла она.
Её ясные глаза в колючих ресницах смотрели властно и прямо. Костя спросил:
— Что надо делать?
— А вот в то окошко загляни — что там за гости?
Она указала на подсвеченные изнутри полосатые шторы.
— Легко, — повторил и Костя.
— Мне отсюда видно, дойдёшь или нет. Если заглянешь туда — дам.
Такое простое, грубое решение вопроса сначала Костю огорчило, потом обрадовало. Ему хотелось, конечно, чтоб всё у них случилось красиво, самозабвенно, само собой, зато теперь никакие церемонии не нужны. Раз девушка простых нравов, то и делать нечего.
Инесса ещё раз пихнула его круглым коленом:
— Ну что, пойдёшь?
— Пойду.
— Так иди! И не лезь поцелуями — стукну. Рука у меня тяжёлая! Вот вернёшься, тогда можно будет.
— А не обманешь?
— Сказала, дам, значит, дам.
Ночь оказалась куда темнее, чем думал Костя, когда сидел в у Каймаковых в избе. Ещё и похолодало. Но как раз этого Костя не чувствовал — он весь горел. Ему даже казалось, что стылый воздух колеблется от соприкосновения с его жарким лицом, а изо рта вот-вот повалит пар, как зимой.
«Вот она, женская психология, — думал он, продираясь сквозь бурьян. — «Все вы одинаковые»! Уж кто одинаковый, так это они — хотят, чтоб ради них совершали подвиги. Даже кувалда Шнуркова туда же! Заставила меня крапиву вытаптывать (кстати, это где-то рядом, надо поберечься). И чего это ради я вчера до ушей обстрекался? Зачем мне Шнуркова? Вот теперь игра стоит свеч. Какая ночь! Ни луны, ни звёзд. «Бездне нету дна». Стихи я, конечно, переврал, и всё равно хорошо…»
Из окна Каймаковых загадочный полуподвал казался совсем близким. На деле даже напрямик Косте пришлось идти минут десять. Огородами он добрался и до забора, в котором нашлась дыра, и до крапивы. Отсюда он двинулся гусиным шагом, держась ближе к кустам. Кусты кололись не хуже крапивы.
У самого дома он выпрямился и помахал рукой в темноту. Видит ли его Инесса? Страшно далеко светится её окошко, но она должна сидеть там и смотреть, раз сама этого хотела. И вот он здесь. Теперь осталось только встать на карачки и подобраться к страшному окну, занавешенному полосатым. Но как туда заглянуть?
Костя по-пластунски прополз вдоль стены и окна, приминая холодную траву. Шумели в темноте невидимые деревья, и от этого казалось, что рядом кто-то ходит.
Подобравшись к нужному окну, Костя ничего не увидел: полосатые шторы были сдвинуты старательно, нигде ни щёлочки. Только у самого края остался зазор между тканью и рамой, и Костя устремился к этой дыре. Он так осмелел, что почти прижался лицом к стеклу.
Вот это да! Перед Костей открылся вид полуподвала сверху — окно-то было под самым потолком. Над шнуре висела слабенькая энергосберегающая лампа. Сначала Костя разглядел лишь угол стола.
Похоже, Робинзон только что отужинал и убраться не успел. Натюрморт на столе, залитый мертвенно-серым светом, показался Косте на редкость противным, хотя у него самого случались трапезы и похуже. Робинзон снова налёг на ставриду — в консервной банке остался недоеденный кусок болотного цвета. Он хорошо сочетался с зеленоватой краюхой хлеба, которая лежала рядом. Пил Робинзон какую-то крем-соду из алюминиевой банки. Крупная луковица со следами зубов напоминала о скудном рационе Буратино. Крем-сода с луком — невкусно!
Костя поморщился и стал разглядывать дальние углы подвала. Сначала он решил, что там ничего нет, кроме пыльного хлама. Однако немного сдвинувшись влево, он вздрогнул; холодный ком родился в груди и тут же ухнул вниз, хотя лежал Костя горизонтально. Пришлось часто поморгать, а затем широко открыть глаза, чтобы убедиться: нет, это не обман зрения. В глубине комнаты на корточках сидит человек!
Был этот человек нестар, довольно ладен, темноволос, в каком-то сером свитере. Перед ним стояла обыкновенная табуретка. Незнакомец — Костя перестал звать его Робинзоном из-за отсутствия бороды и
мехового колпака — пристально глядел на ровные невысокие столбики, аккуратно расставленные на табуретке. Что это такое?
Вначале Костя решил, что незнакомец сам с собой играет в самодельные шашки. Но человек в свитере, подумав, сначала поставил один столбик на другой, потом передвинул ещё два и вдруг растопыренными пальцами разрушил всё сооружение. Теперь перед ним возвышалась гора крупных монет.
«Золото!» — догадался Костя.
Хотя свет лампы был тщедушен и перевирал все цвета в сторону зеленого, блеск монет выглядел солидно. И потом, неужели человек в свитере стал бы любоваться какой-то ерундой с таким счастливым лицом? Если только он не сумасшедший…
От этой мысли Косте стало неуютно. Сырая земля неприятно холодила снизу.