– Лень, а ты бы ездил один на лодке?
– Что ж! Я гребу хорошо, я и один, и с Федькой бы ездил, если бы от хозяина ушел, но про это и думать нечего: лодка, она дорого стоит. Вот один рыбак за старую пять рублей просит...
Дети еще долго беседуют на утесе... Потом Ленька вдруг вскакивает на камень и, прикрыв глаза рукой, смотрит на Волгу.
– Слышь, Макака?.. Пароход какой-то показался, не «Гоголь» ли?
– «Гоголь»? – пугается Динка. – Пойдем скорей, скорей, а то я пропущу маму!
Ленька осторожно переводит ее по доске.
– Завтра крючки куплю, – говорит он.
С вечера Динка долго не могла заснуть и все придумывала себе всякие неудачи: то ей казалось, что Митрич возьмет у Леньки свою рыбу и поедет на базар сам, то она со страхом думала, что неожиданно появится хозяин баржи и о поездке уже нечего будет и думать...
Но все обошлось благополучно, и утром, после отъезда матери, на заборе появился долгожданный флажок, Динка схватила приготовленные еще с вечера сухари и мгновенно исчезла.
Когда Никич, поглядев на свои часы, зазвонил в свой звонок, Динка уже слезла с парохода и шла рядом с Ленькой по незнакомым улицам города. Ленька нес на плечах тяжелую корзину, а Динка ничего не несла и, забегая вперед, забрасывала мальчика вопросами:
– Мы раньше будем торговать, Лень, а потом пойдем на карусель?
– Раньше расторгуемся, – тяжело дыша, отвечал Ленька и останавливался, чтобы переложить корзину на другое плечо.
– А как мы будем продавать рыбу, Лень, – по десяткам или по пяти? А может, кто-нибудь даст нам весы и мы будем вешать?
– Кто же нам даст весы? По штукам будем продавать, тут ведь разная рыба. Я и свою сверху положил, да вряд ли кто купит – все больше плотва у меня.
– А мы, Лень, давай подороже просить, чтобы побольше денег заработать, ладно?
– Какая цена у всех, ту и мы будем спрашивать. Да хоть бы так раскупили, чего уж тут думать – подороже! Рыбы на базаре много.
Динка замолкала, с любопытством оглядываясь по сторонам. Немощеные кривые улочки с деревянными домиками, непросыхающая грязь на дороге, покосившиеся ворота, лавчонки на углах... У одной такой лавчонки Ленька поставил на землю корзину и остановился передохнуть. Динка прочитала вывеску «Бакалейные товары» – и сунулась вслед за людьми в раскрытую дверь.
– Куда ты? – окликнул ее Ленька.
– Я сейчас... Только посмотрю.
В лавке теснились женщины и подростки. В спертом воздухе носился запах керосина и селедок. Под стеклом лежали конфеты в бумажках, высохшие тянучки и слойки. Толстая женщина шлепала на весы селедку и, обтерев руки о бумагу, вешала там же сахар, потом цедила из бочки керосин и считала деньги.
– Не дам, не дам! – сердито говорила она какой-то женщине в старом коричневом платке. – За вами и так долг с прошлого месяца...
Но женщина не уходила и, пропуская вперед других покупателей, стояла у прилавка, время от времени тихо повторяя:
– Да я отдам... Мне бы только крупички маленько...
Динка, сморщив нос, оглядела лавку, просунулась между покупателями к конфетам под стеклом и, не ощутив желания съесть хоть одну из них, вышла.
– Мне бы крупички... – донесся до нее уже в дверях голос женщины.
– Лень, там нищая просит... В лавке тоже, значит, стоят нищие? – со вздохом сказала она и пожала плечами. – Крупички ей надо...
Ленька поднял на плечи корзину и, ничего не ответив, пошел вперед. Динка шла за ним и от нечего делать читала вывески. На одной лавке с большими стеклами половина вывески была оторвана, и на уцелевшей половине значилось: «закус...»
– Леня, что это за такой «закус»? – спросила она. Но Ленька свернул за угол, и перед глазами Динки неожиданно открылась грязная площадь с телегами и распряженными лошадьми; повсюду валялись солома, огрызки недоеденных огурцов, гнилых фруктов и овощей. Между возами ходили люди, торгуя картофель и яблоки. Тут же продавались лопаты, грабли, табуретки, скалки и детские, выкрашенные в розовый цвет низкие колясочки с деревянными колесиками. Немного поодаль от возов теснилась масса народу, оттуда доносились звонкие голоса торговок и разносчиков.
– Вот и базар, – сказал Ленька. – Сейчас пройдем толкучку и прямо в рыбный ряд станем.
– А что это за толкучка, Лень? – спросила Динка, стараясь держаться ближе к товарищу; слово «толкучка» было чем-то связано с именем дедушки Никича.
Ленька, толкая всех своей корзиной, врезался прямо в толпу людей, которые сновали взад и вперед, держа на руках разное тряпье и выкликая покупателей:
– Вот, кто без штанов, подходи! Вот, кому одеяло! Продам недорого!
Некоторые, сложив в кучку свое тряпье, стояли тут же молча, а проходившие женщины и мужчины рылись в этом тряпье, встряхивая и разглядывая на свет.
– Что это они, Лень, с себя одежду продают, как наш дедушка Никич? – поинтересовалась Динка.
– Либо с себя, либо краденое... Тут и беднота, тут и жулики толкутся. Держись за меня, а то затрешься в толпу да еще потеряешься.
Динка со страхом вглядывалась в изможденные лица и, протискиваясь за Ленькой сквозь толпу, крепко цеплялась за его штаны.
– Да ты держись за ремень! Порвешь штаны, кто отвечать будет? – недовольно говорил Ленька. Он устал, на лбу его выступили крупные капли пота, руки занемели.
Они прошли птичьи ряды, где кричали и бились куры, которых хозяйки тащили прямо за ноги, головой вниз; прошли мясной ряд со столами, на которых было навалено горой мясо, а рядом стояли огромные пни, окровавленные и изрубленные сверху. Мясники рубили на них целые туши, с размаху опуская топор и брызгая на проходящих кровью и мелкими костями. Зеленые мухи целыми роями кружились над мясом и садились на лица покупателей.
– Фе... – затыкая нос и стараясь не смотреть, морщилась Динка.
Ей начинал очень не нравиться этот базар, от которого она так много ждала веселого. Она поднялась на цыпочки и окинула глазами площадь. По краям ее стояли лавки с посудой, на стойках шла бойкая торговля молочными продуктами, но везде была грязь и суета. Откуда-то доносились тянущие за душу голоса нищих, поющие голоса бродячих артистов, которые толклись в самом конце площади, около огромного шатра с бахромой... «Это, наверное, и есть карусель», – подумала Динка и нетерпеливо дернула Леньку за ремень:
– Давай уже продавать, Лень!
– Иди, иди, – пробурчал Ленька.
Наконец остро запахло рыбой, и по обеим сторонам неширокого прохода появились рыбные торговки. Они сидели прямо на земле, расстелив рядом с собой мешки и разложив на них свежую рыбу. У некоторых рыба была еще живая, она била хвостом и, выскользнув из рук продавца, падала под ноги проходивших; жабры ее тяжело поднимались и стеклянные глаза пучились...