Как только шторм утих, Дрейк приказал матросам высадиться на берег, чтобы развести там огонь. Дым от костра должен был привлечь внимание потерявшихся судов. В конце концов нашлись все, кроме «Суона» и «Мэри».
Поскольку англичане не смогли обнаружить в окрестностях залива достаточно дров, воды и провизии, 15 мая они снялись с якоря и двинулись под одними нижними парусами на юго-запад. За сутки прошли порядка девяти лиг. На 47° 30′ южной широты была замечена красивая уютная бухта, и 17 мая суда стали там на якорь. На следующий день флотилия переместилась дальше вглубь бухты, где участники экспедиции провели в общей сложности две недели.
Обеспокоенный судьбой двух пропавших кораблей, Дрейк в первый же день стоянки на новом месте поручил Джону Уинтеру отправиться на «Элизабет» вдоль побережья в южном направлении, а сам на «Пеликане» решил поискать «Суон» и «Мэри» к северу от упомянутой бухты. Ему повезло — в тот же день флагман повстречался с «Суоном». Последний был немедленно отведен к месту стоянки флотилии и по приказу генерал-капитана разгружен, расснащен и разобран на части. Команду «Суона», а также боевое и корабельное снаряжение распределили по другим судам, тогда как деревянные обломки решено было пустить на дрова. Таким образом, Дрейк решил уменьшить свою флотилию, сделав ее более мобильной и управляемой. Томас Даути и его брат Джон, несмотря на энергичные возражения с их стороны, были переведены на борт «Кристофера».
Вскоре на берегу появились патагонцы, с которыми англичане установили дружеские отношения.
«Туземцев мы видели здесь долгое время только издали, так как они, очевидно, боялись и не подходили, — записано в отредактированной версии дневника Флетчера. — Потом мы узнали, что они через жреца спрашивали своего бога Сеттебоса, как им быть: довериться белым или нет. Они привыкали к нам постепенно. Сначала, когда мы предлагали им какие-нибудь вещи вроде ножичков, колокольчиков, бус, они, не подпуская нас близко, кричали „тойт“, чтобы мы бросили эти вещи на землю. И только когда матросы отходили, они брали вещи и рассматривали с любопытством. Некоторые были смелее своих товарищей. Так, один туземец, стоя около генерала, по-видимому, был так прельщен красным цветом его шапки, что снял ее и надел на свою голову, а затем, вероятно, убоявшись его гнева, взял лук и пустил стрелу в свою ногу, глубоко ранив себя в икру. Полилась кровь. Он собрал горсть этой крови и предложил ее генералу (по-видимому, в знак своей любви к нему и в виде просьбы не сердиться за взятую шапку).
Другой туземец увидел однажды, как матросы пили свою утреннюю чарку вина, и сам потянулся за вином. Ему дали чарку, и чуть он отхлебнул, как его уже разобрало. Ноги его подкосились, и он присел на корточки, потом стал опять нюхать и пробовать вино на вкус и пробовал, пока не выцедил его до дна. С этого дня он так пристрастился к вину, что выучил это слово и каждое утро являлся за своей чаркой.
В одежде они не имеют особой потребности. И вот почему: как только родится у них ребенок, мать намазывает его тельце особым составом из страусового сала, подогретого на огне и смешанного с мелом, серой и еще чем-то, и, втирая его в кожу, закупоривает тем самым поры. Это повторяется каждый день и, не останавливая роста, делает ребенка нечувствительным к холоду. Мужчины протыкают отполированные деревянные или костяные палочки сквозь носовой хрящик и нижнюю губу. Волос на голове они никогда не стригут и перехватывают их шнурком из страусовых перьев, и сюда они закладывают всякую всячину: стрелы, ножи, зубочистки — всё, кроме лука. Где найдут добычу, там тотчас разводят костер и поджаривают на огне, разрезав на куски, каждый фунтов по шесть; вынув мясо из огня, раздирают его зубами, словно львы. Они изготавливают музыкальные инструменты из коры деревьев, сшивая куски ее и кладя внутрь маленькие камешки. Эти инструменты, похожие на наши детские погремушки, они подвешивают к поясу, когда хотят повеселиться. Пляску они любят до безумия. Шум этих погремушек действует на них так, что они становятся похожими на сумасшедших. Они могли бы, кажется, плясать до смерти, если бы кто-нибудь не снимал с них этих погремушек. Тогда они сразу останавливаются и долгое время стоят как очумелые. Они восхищались нашей мелодичной музыкой, но звук трубы или барабана, а особенно выстрел из ружья нагонял на них ужас. Женщины в противоположность мужчинам носят короткие волосы, даже бреют их бритвой, сделанной из кремня.
Тело свое они раскрашивают: некоторые — в черную краску, оставляя нераскрашенной только шею; другие одно плечо красят черным, другое — белым. Так же бока и ноги они непременно красят разными красками; на черных частях изображают белые луны, на белых частях — черные солнца. Это знаки их божеств. По-видимому, эти краски тоже предохраняют их тела от холода».
Поскольку в бухте, где корабли стояли на якоре, водилось множество тюленей, англичане снова организовали на них охоту и, по словам Флетчера, «убили две сотни в течение одного часа». Естественно, бухта получила название Сил-Бей — Тюленья бухта.
Отдохнув и пополнив запасы провизии, участники экспедиции 3 июня подняли паруса и двинулись дальше на юг. 12 июня они вошли в небольшую бухту и простояли в ней два дня, используя это время для разгрузки «Кристофера», который был здесь расснащен и сожжен. Братьев Даути перевели на борт «Элизабет», команде которой строго-настрого запретили общаться с ними. Кроме того, Дрейк не позволил им читать книги и делать какие-либо записи — очевидно, подозревал их в черной магии. Правда, позже этот запрет был несколько смягчен: братьям разрешили читать книги при свидетелях и писать, но только на английском языке. Джон Кук сообщает, что генерал-капитан не хотел везти с собой дальше обоих братьев Даути. Джона он считал «колдуном и отравителем», а Томаса обвинял в черной магии, подстрекательстве к мятежу и в том, что он «очень плохой и распутный малый».
14 июня флотилия снова пошла вдоль побережья в сторону Магелланова пролива. 17 июня суда стали на якорь в бухте на 50° 20′ южной широты. Здесь Дрейк решил не задерживаться, а повернуть обратно и еще раз поискать пропавшую «Мэри». На следующий день после утренней молитвы англичане повели свои корабли на север. 19 июня, ближе к вечеру, когда флотилия находилась на траверзе бухты Сан-Хулиан, впереди был замечен парусник. К несказанной радости путешественников, они узнали в нем разыскиваемый корабль. Объединившись с «Мэри», все суда экспедиции повернули в упомянутую бухту.
20 июня они вошли в бухту Сан-Хулиан (в записках Флетчера — порт Сент-Джулиан), расположенную на 49° 18′ южной широты. В южной части гавани виднелись остроконечные скалы, напоминавшие башни, а посередине бухты, в двух лигах от устья, моряки обнаружили группу низких песчаных островов, которые в свидетельствах Нуньо да Силвы именуются Абра-де-Ислас.
Спустя два дня Дрейк взял шлюпку и отправился осмотреть окрестности. Кроме матросов генерал-капитана сопровождали его брат Томас, капитан Джон Томас, джентльмен Роберт Уинтери, мастер-пушкарь Оливер, мастер навигации Томас Худ (сменивший на «Пеликане» Томаса Каттила, подозревавшегося в дружеских, «заговорщицких», отношениях с Даути) и Джон Брюэр. В краткой версии записок Флетчера описана их встреча с аборигенами, неожиданно закончившаяся кровавой стычкой. «Их встретили на берегу два туземца, — рассказывает капеллан, — нисколько не дичившиеся белых, смело принимавшие из их рук всякие подарки и с любопытством и с удовольствием смотревшие, как Оливер, канонир с адмиральского корабля, искусно стрелял из своего лука. Вскоре подошли два других патагонца, старые и хмурые на вид. Они, видимо, были недовольны и сердиты на молодых за их общение с чужеземцами, но, к сожалению, ни генерал, ни его спутники не обратили на это внимания. Один из джентльменов, мистер Уинтери, подражая Оливеру, начал натягивать свой лук, как вдруг тетива на нем оборвалась. В этот момент все общество, не подозревая ничего дурного, мирно направлялось к шлюпке, повернувшись к туземцам спиной. Тихо подкравшись сзади, последние стали стрелять в удалявшихся, и главным образом в Уинтери, который был ранен в плечо, обернулся назад и был вторично ранен в легкое.