Крик, что-то упало, торопливые шаги из комнаты. Не узнаю Евфимию! Происходящее похоже на кульминацию первого акта в какой-нибудь эффектной мелодраме.
Когда мама вернулась, я спросил, от кого письмо. Она сказала:
– Не знаю.
– Как так? Ты должна знать, кто его написал?
Она грузно опустилась в кресло и ответила:
– Важно то, что в письме. Мистер Давенант Боргойн помолвлен с мисс Витакер-Смит.
Ужасная новость, учитывая, что они с моей сестрой регулярно встречаются! Меня больше всего удивило, что, когда мисс Биттлстоун была приглашена к нам на чай, Эффи спокойно говорила о помолвке Давенанта Боргойна с Энид, но сильно расстроилась, получив сегодня это письмо. Полагаю, она была уверена, что он не собирался делать предложение дочери Куэнсов. Мерзавец! Все это время он планировал жениться на Мод.
Как мне жаль Эффи. Ее самая лучшая, самая давнишняя подруга выходит замуж за любимого человека. А все потому, что у Люси богатый отец…
Такая история выставляет мисс Витакер-Смит в весьма неприглядном свете. Она точно знала, какую боль причинит известие о помолвке.
Интересно, кто послал утреннее письмо? Сама торжествующая Мод? Конечно нет. Вероятнее всего, некий «друг» из города, спешащий распространить новость.
Неудивительно, что этот заносчивый грубиян вел себя так оскорбительно в четверг. Он отлично знал, кто я такой: брат девушки, которую он собирался бросить.
Кто-то пытался однажды ему навредить и, надеюсь, попытается снова.
Пять часов дня
К ланчу Евфимия не спустилась. Мама на нее обиделась и стала жаловаться на головные боли.
* * *
Не могу забыть понимающую улыбку на губах Люси, когда она направилась к Энид.
Прекрасное создание, я снова в пучине любви и тону в темно-карих глазах твоих.
Семь часов
На Бэттлфилд я повстречал угрюмого типа с красным шейным платком. Когда-то я видел его с высоким незнакомцем. Поприветствовав, я сразу сунул ему в руку шестипенсовик, и, заполучив его внимание, спросил о грубияне, мучившем собаку в фургоне.
– Это Том Франт, – сказал он, – чтоб у него глаза повылезали.
Я спросил, не тот ли это человек, который разговаривал с ним десять дней тому назад, и угрюмец подтвердил. Он сказал, что никто почти ничего не знает о нем: ни кто он, ни где живет, но считается, что он «франт», то есть «благородный сэр».
Я спросил, почему животное было в цепях, и угрюмец объяснил, что мужчина участвует в собачьих боях и цепи надеты на бедное животное для укрепления шеи и плечевых мышц, чтобы пес был сильнее в бою.
– Ему приходится скрываться, будь он проклят, – сказал он. – Этот человек обманул меня и многих других на турнире. С тех пор его тут не видели.
От таких воспоминаний он мрачнел все больше, наконец развернулся и ушел.
Памятка: ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ БАЛАНС: 9 ш. 8 1/2 п. РАСХОД: Осведомителю: 6 п. САЛЬДО: 9 ш. 2 1/2 п.
Я приблизился к Страттон Херриард и увидел большую группу людей у ограды вдоль обочины, ограждавшей прилегающее поле. Когда я подошел, оказалось, что это дети Гринакров и их гувернантка. Я прежде встречал их в церкви. Две старшие девочки, Джульетта и Эмма, обнялись и плакали. Гувернантка держала за руку младшего ребенка, мальчика лет шести. Он тоже плакал.
Старший мальчик, Фредерик, приблизительно лет десяти, находился за оградой, и его видно было только до пояса. Он что-то бил. Самая младшая из девочек стояла на дорожке и с удивлением смотрела на происходящее.
Я поприветствовал гувернантку и пошел к ограде. Она была достаточно низкая, чтобы я мог просто заглянуть через нее. К своему ужасу, я увидел овцу, лежащую на боку. Кровь заливала ее и траву вокруг. Она слабо дрыгала ногами, как бы сопротивляясь тому, что происходило. Теперь я понял, что мальчик не просто бил ее, но резал ножом, поднимая его и вонзая в живот со всей силой. У овцы был разрез от горла до паха, а из раны торчало нечто невообразимое. От ужасной картины у меня закружилась голова.
Рука мальчика, словно в кошмарном сне, поднималась и опускалась.
Я подумал: «Святые небеса, вот кто делает все эти ужасные вещи. И ему не более десяти лет».
Я поспешил к ребенку и схватил его за руку.
– Ради бога, – сказал я. – Что вы делаете?
– Избавляю ее от боли.
– Тогда перережьте бедному животному горло – убейте овцу быстро.
Мальчик поднял руку, а я отвернулся. Послышался невыразимо мерзкий звук. Спустя несколько секунд я посмотрел снова, животное лежало совершенно неподвижно.
Фредерик улыбнулся и вытер нож о траву. Его правая рука теперь была залита кровью.
– Что тут происходит? – спросил я.
Фредерик не обратил на меня никакого внимания. Казалось, он был слишком возбужден и горд тем, что сделал.
Гувернантка резко произнесла:
– Фредерик, ответь джентльмену. Я тоже желаю знать, чем ты занимался.
Она направилась к нам, словно собиралась заглянуть через ограду. Я поднял руку и сказал:
– Не подходите ближе. Здесь зрелище не для детских глаз.
Она остановилась и в ожидании посмотрела на мальчика. Он объяснил, что они с Амелией услышали крик животного, заглянули через ограду и смотрели, пока не подоспели другие дети. Разглядев, что брюхо («Живот, Фредерик!» – перебила гувернантка) распорото, он своим ножом попытался остановить страдания овцы.
Амелии около двенадцати лет, и у нее заостренное личико. Если бы она так не хмурилась, то была бы весьма хорошенькой. Я вспомнил Эффи в этом возрасте. Девчонка дерзко перебила брата и сказала:
– Неправда. Это ты ранил овцу. Увидел ее в поле, подошел и зарезал. Тебе хотелось испытать нож, подаренный папой на Рождество.
Фредерик закричал:
– Врешь!
Он приблизился к ней, все еще держа в руке нож, но вмешалась гувернантка.
К моему удивлению, будущие чинные леди, Джульетта и Эмма, стали кричать на свою младшую сестру, называть ее наглой вруньей и злой смутьянкой. Одна из них воскликнула:
– Ты вечно стараешься навредить Фредди. Ты просто ревнуешь.
Амелия не обратила внимания на их грубые нападки и взвизгнула:
– Я же говорю, что видела. Он зарезал бедную овечку. До этого с ней было все в порядке.
– Я только хотел избавить ее от мучений, – крикнул мальчик. – Таким ножом разрез через все тело сделать невозможно.
Он обратился ко мне, как к единственному компетентному мужчине:
– Посмотрите. Мой нож не столь длинный, чтобы разрезать так глубоко.
Он склонился над животным и, полагаю, начал раздвигать рану, но я отвернулся. Он произнес: