«Почему бы мне не расстаться с ней?» — иногда спрашивал он себя. Однако ему уже казалось невозможным жить без семейства Кароль, к которому он был привязан и сердцем, и обычной человеческой привычкой. У него никого не было, кроме них. Его страх одиночества становился все острее, все безнадежнее... Иногда он по нескольку дней кряду не отвечал на телефонные звонки и послания Беллы. Но ему было слишком тоскливо на чужбине, без друзей и работы. Он приехал из России с состоянием, которое было не настолько большим, чтобы позволять себе дорогие развлечения, но и не настолько скромным, чтобы беспокоиться о заработке на жизнь... Ему хотелось увидеться с Элен. Он возвращался к Каролям, любовался ее летящей, пружинистой походкой, тем, как легко она ступает, бегает, едва касаясь земли. С восхищением, горечью и завистливым отчаянием он шептал:
— Боже мой, как же ты молода, как молода!..
Он украдкой брал ее руку, целомудренно и робко прижимал к своей щеке.
Одним июньским днем Кароли обедали у Макса. После этого они все вместе должны были отправиться в Биарриц. Макс жил в маленькой, скромной и уютной квартирке на тихой, почти деревенской улице Пасси. Над Парижем нависла гроза; небо покрылось дымчатыми медно-красными тучами, которые, сливаясь друг с другом, превращались в сплошную розоватую пелену; время от времени через ее редкие просветы проскальзывали ослепительные белые лучи.
После обеда Макс вышел купить саквояж, который был ему нужен для поездки. Элен взяла книгу. Кароль печально смотрел перед собой. Он перебирал пальцами, громко и ритмично щелкал ими, словно кастаньетами. Элен догадалась, что все его мысли об игорном столе. В конце концов он со вздохом поднялся и сказал:
— Я не успел побриться. Вернусь через полчаса...
— Борис! — воскликнула его жена. — Но мы же едем, как только Макс воротится! Перестань, ты ведь исчезнешь до самого вечера...
— Что за глупость! — ответил Борис Кароль, и его лицо осветилось хитрой улыбкой, которую Элен так любила... — Послушай, дорогая, у тебя как раз будет время купить ту шляпу, которая тебе понравилась, — сказал он, сунув в ее руку деньги.
Белла вмиг смягчилась:
— Тогда выйдем вместе.
Элен осталась одна. Легкое дуновение ветра шевелило ветви дерева у окна; выглянуло грозовое солнце, осветив взъерошенные листья. Тучи сгустились, перекрыв лучи света, дерево застонало, и порыв ветра унес с собой стайку еще таких нежно-зеленых июньских листьев...
В замочной скважине повернулся ключ, и вошел Макс. Увидев пустую квартиру, он не удивился. Он наизусть знал привычки Каролей и просто стал ждать. Около четырех часов появился Кароль, которого никто не ожидал увидеть ранее полуночи. Он с силой толкнул дверь.
— Жена здесь?.. Я велел ей ждать меня в машине, а когда вышел — ее и след простыл! Это все она! Она заставила меня дать ей слово не оставаться в клубе больше получаса, и вот как только мне начинает везти, она исчезает!
— Мой бедный друг, — сказал Макс усталым голосом, — уже пятый час. Верно, она прождала вас два с половиной часа... Признайтесь, что...
Кароль не слушал; он весь дрожал от нетерпения, пятясь к двери; его глаза блестели каким-то мрачным лихорадочным блеском. Он повторял:
— Ах, Боже мой, вот беда, только начало везти...
Он шагал взад-вперед по комнате и наконец сказал с принужденным смешком:
— Я вернусь туда... Только на минутку...
— Сейчас начнется дождь! — воскликнула Элен. — Папа, ты ведь без плаща. Подожди, возьми зонт, ты вчера так сильно кашлял...
— Оставь меня в покое, — весело крикнул он, исчезая за дверью, — мне не привыкать!
— А эта-то где? — спросил Макс, дрожа от злости. — Уже почти пять.
Элен засмеялась:
— Мой милый Макс... Вы до сих пор не привыкли?.. Мы поедем вечером, или ночью, или завтра, или на следующей неделе... Какая разница? Разве от этого что-то изменится или там будет лучше, чем здесь?
Он не ответил.
Было слышно тиканье стенных часов. Вдалеке раздался несильный, но глубокий раскат грома. Они остались наедине.
Зазвонил телефон. Макс ответил:
— Алло, да, это я...
Элен узнала эхо голоса своей матери.
Макс говорил:
— Он приходил и снова ушел... Нет, — ответил он нетвердым голосом, — девчонки тоже нет. Я так понимаю, наша поездка сорвалась. Поедем завтра. Я ухожу.
Он повесил трубку и стоял с мрачным видом, не проронив ни слова. Элен с улыбкой посмотрела на него:
— Вы лжете, мой милый Макс?
— Ах, Боже мой, пусть нас хоть раз оставят в покое!
По окну застучали первые тяжелые капли дождя.
На улице стемнело. Элен вздрогнула:
— Какой внезапный холод в июньский день... Верно, будет град...
— Давай затворим ставни, — ответил он.
С закрытыми ставнями, с задернутыми шторами и одной зажженной в темноте лампой комнатка стала спокойной и уютной.
— Пойдем полдничать...
Они вскипятили воду. Элен накрыла стол; заметив розовую вазу, в которой стояли гвоздики, она сказала:
— Макс, горе мое, вы даже не сняли с них проволоку цветочника. Ржавчина испортит ваши цветы...
Она подрезала стебли, сменила воду, лукаво радуясь удовольствию на лице Макса.
— В этом доме не хватает женщины, — ответил он с самым невинным видом.
По пустынной улице хлестал дождь. В соседней комнате решетчатые ставни остались открытыми, и было видно, как ветер катает по плиточному полу легкие мокрые листья.
Макс пошел затворить окна. Наступила полная тишина. Он сел у ее ног.
— Подожди, позволь мне помочь тебе, позволь поухаживать за тобой. Хочешь чаю?.. От обеда остался кусок пирога... Это тебе. Возьми, пожалуйста.
Скромный и услужливый, он смотрел влюбленным взглядом, как она ела, не сводя глаз с ее сверкающих белизной зубов. Тишина связывала их своими сладкими чарами. Наконец он произнес так тихо, что она расслышала лишь со второго раза:
— Как же ты мне нравишься...
«Ну наконец-то, — усмехнулась про себя Элен. — Вот он, долгожданный момент...»
Как же ей удалось?.. Она вспомнила, как в Финляндии они слегка толкали с горки сани, которые разгонялись и потом сами летели вниз. Так же и она подтолкнула его, когда впервые улыбнулась ему на корабле, когда заговорила с ним, не выказывая своей ненависти; она была постоянно рядом, и все получилось так быстро и легко, а потом между ними вспыхнул огонь...
Элен было по-дружески жаль Макса, и она ласково дотронулась до его щеки; она чувствовала себя такой сильной, такой спокойной, уверенной в своей власти над ним, но вдруг отдернула руку, нахмурилась и, только чтобы посмотреть, как он вздрогнет, как покорно и испуганно поднимет на нее глаза, произнесла: