– Две канарейки? Угу. Как же! Она Дозоры вокруг пальца обвела, – уверенно сказал Сурнин. – Либо она намного выше, либо у нее есть какой-нибудь «Некрохрономикон», откуда она черпает свои ритуалы. – Он отвернулся и опустил стекло.
В салон ворвался шумный и мокрый дорожный ветер, растрепал волосы пассажирам и беспокойно заметался в замкнутом пространстве. Никита вдавил кнопку на подлокотнике и закрыл окно.
– Можем проколоться, – сказал он, откинувшись на спинку сиденья, и на секунду прикрыл глаза. – Если мы с тобой спровоцируем международный скандал – никто не вспомнит о чистых помыслах. Позвони Басоргину, Саша, самое время.
– Нет! – неожиданно решительно возразил напарник. – Эдуард будет вынужден дать делу официальный ход, предъявить Балевской обвинение или сдать ее Дневному Дозору, и не факт, что российскому. И даже если Карина после всех разборок останется у нас, время будет безнадежно упущено. Мы позвоним, Эдуард ситуацию моментально просчитает, поручит нам действовать на свой страх и риск и круто подставится. Зачем нам третий виноватый, Никита? Только для того, чтоб его приказом потом от Бориса Игнатьевича прикрыться?
– Двух дураков достаточно, – согласился Сурнин. – Тогда сыграем с госпожой Балевской в «плохой-хороший полицейский», – предложил он. – Я, понятное дело, плохой.
– Я плохой! – азартно перебил Санек.
– Почему это?
– Я ее буду казенщиной душить и Инквизицией пугать, а ты понимать и сочувствовать. От меня не ждут – должно сработать. И вы по возрасту ближе, ей всего сорок три.
– Неужели? – удивился Никита. – Только я начал заново привыкать к тому, что все вокруг старше меня на несколько веков!
Узнав от Насти подробности жуткой истории, Никита почти не сомневался, что Темная нимфоманка – безобразная трехсотлетняя старуха, закутанная в «паранджу», точно мумия. И пока она не соблаговолит раскрыться и явить дозорным истинное обличье, им предстоит до рези в глазах вглядываться в Сумрак, один за другим снимая бесчисленные слои мистического грима.
– Зато теперь понятно, почему Карина, обладая такими знаниями, ведет себя как обиженный ребенок, – сказал он. – По меркам того же Басоргина – у девчушки переходный возраст!
Машина затормозила возле дома Балевской.
– Ничего себе девчушка, – хмыкнул Спешилов, взглянул на счетчик и начал перебирать в кошельке купюры.
– Выходи, я расплачусь, – сказал Сурнин. – Мне зарплатную карту вернули, я еще перед аэропортом наличку снял. Лучше проверь, чтоб мужик то, что надо, запомнил.
Дверца машины хлопнула, водила вздрогнул, обернулся, оглядывая пустой салон, и пересчитал деньги, которые держал в руках. Пассажиры зашагали к подъезду.
– Слушай, Никита, а если из Дозора уходишь, карту в отдел кадров сдаешь? – спросил Саша.
– Не знаю, – пожал плечами Сурнин. – Я в бухгалтерию сдал. Спросил, можно у вас оставить? Сказали – можно. Все равно ее, наверное, заблокировали бы.
– Наверное, – согласился напарник, остановился перед запертой дверью, пошарил в карманах и вытащил брелок, к которому была пристегнута железка, похожая на консервный нож.
– Это у нас что? – поинтересовался Никита.
– О-о! – Саша мечтательно прикрыл глаза и подмигнул напарнику. – Это Универсум, рожденный в лабораториях научного отдела Ночного Дозора. Тебе тоже такой выдадут.
– Научный отдел таки родил что-то не бесполезное? – недоверчиво спросил Никита.
– А то! Смотри и восхищайся. – Санек понизил голос до таинственного шепота и поднес ключ к магнитному замку подъезда. Между ними проскочила едва заметная белая искорка, раздался щелчок, и дверь приоткрылась.
– Вау, – мрачно сказал Сурнин.
– Иногда все-таки пригождается, – примирительно произнес напарник, потянул за ручку и сделал приглашающий жест. – Вот как сейчас, например, чтобы Сумрак раньше времени не тревожить.
– Лучше бы они с уличными камерами что-нибудь придумали, – сказал Никита, заходя в подъезд.
– Обещают в ближайшее время. Экспериментальное заклятие «Фантомас», – пояснил Санек, шагнув следом. – Совместная разработка с нашими программистами.
– И на какой стадии развития находится этот архиважный проект? – поинтересовался скептически настроенный Никита.
– Не знаю, но программисты матерятся.
– Понятно.
Они переглянулись и прошли мимо лифта к лестнице. Лифт в дозоре – все равно что лифт на пожаре. В любой момент он может повести себя непредсказуемо или превратиться в смертельную ловушку. У Иного есть неплохие шансы успеть шагнуть в Сумрак в оборвавшемся лифте за время свободного падения, но дозорные, на сей раз без слов понявшие друг друга, решили не проверять это на практике. До двери квартиры, расположенной на пятом этаже, Саша с Никитой добрались без приключений и оглядели пустую лестничную площадку сквозь Сумрак.
Тут-то и выяснилось, как жестоко они оба заблуждались до этой ночи, считая, что нет на свете более безобидного существа, чем дохлая кошка.
На верхнем слое Сумрака обе кошечки напоминали керамические копилки, по чьей-то прихоти оказавшиеся в витрине магазина, торгующего сувенирами к Хэллоуину. В вязкой серости алебастрово-белые шкурки отливали мертвенной голубизной. По лоснящейся шерсти двух черных котов, замерших с выгнутыми спинами, бежали рубиновые искры. Прежде чем растаять, они тускло мерцали на ушах, хвостах, усищах и оскаленных зубах, точно огни святого Эльма на мачтах средневековых парусников.
Черепаховая кошечка, свернувшаяся клубком и подернутая темной дымкой, венком висела на ручке входной двери, которая в Сумраке смахивала на наконечник копья, пробившего животное насквозь. Ее глаза, еще секунду назад тусклые и безжизненные, загорелись бледно-зеленым огнем, стоило Светлым Иным воспользоваться сумеречным зрением и осторожно взглянуть на дверь Темной колдуньи. И этот бледно-зеленый кварцевый лед не имел ничего общего с тем фосфорическим светом, которым отливают зрачки живых существ.
Саша с Никитой, не сговариваясь, шагнули в тень. Черепаховая тварь заглянула магам в глаза и выгнулась дугой.
До этой минуты Никита не думал, что звук в Сумраке может быть таким пронзительным. Ни воющим оборотням, ни шипящим от ярости вампирам, ни Иным, ни лязгающим человеческим механизмам, ни рычащим магам-перевертышам не удавалось победить давящую тишину. Лишь мертвый зверь, который при жизни гулял сквозь все слои реальности, был на это способен. Не в силах освободиться и броситься на непрошеных гостей, кошка вдруг широко раскрыла пасть и дико заорала, заверещала на грани болевого порога.
– Мья-а-а! – раскатисто пронеслось по сумеречному подъезду, выплеснувшись в реальный мир.
Никита охнул и инстинктивно схватился за уши. Саша среагировал быстрее. В сторожевое чудовище полетела пылающая спираль. Какая-то хитрая разновидность файербола, опутывающая жертву, как серпантин. Черепаховая шерсть вспыхнула, кошка заткнулась и, дымясь, забилась в конвульсиях. Неподвижные охранники как по команде повернули головы, померкли и, став почти невидимыми в окружающей серости, разом бросились на Спешилова. Распахнутые пасти и выпущенные когти окутала Тьма. Мертвые звери грызли и рвали «барьер воли», расползавшийся под их натиском, как старые обои.