Вот что ее, собственно, спасло. Отверстие выходит в общий подвал. Там, конечно, душно, влажно, однако это какая-никакая, а все-таки вентиляция. И если учесть, что Тине худо-бедно удалось закрыть щели половичком, то смертоносный газ не проник в погребок, она хоть и лишилась сознания, но смогла отлежаться, отдышаться и даже очнуться.
Нет, наверное, дело не только в половичке и этой дырке в стене. Газ перестал поступать, вот в чем дело. Он, конечно, был очень силен, буквально сшибал с ног, однако запас его в этой плоской коробочке (теперь ясно, что это нечто вроде баллончика) оказался ограничен. И слава богу… Наверное, убийца рассчитывал на моментальный эффект.
А если бы она оставалась лежать на кровати, эффект уже был бы достигнут. Тина вспомнила, как падало, обрывалось сердце от того запаха. Оно просто остановилось бы, и те, кто потом когда-нибудь нашел бы ее, решил: смерть произошла от остановки сердца. Или какого-нибудь там спазма головного мозга, что, учитывая вчерашнюю аварию и воспринятый алкоголь, наверное, даже неудивительно.
– Зачем? – всхлипнула Тина. – За что?!
Звук собственного голоса показался страшен, и она сдержала слезы.
Очень может быть, что квартира уже перестала быть камерой смерти. Там всегда были очень сильные сквозняки – зимой это считалось сущим проклятьем! – не исключено, что газ вытянуло, и ей уже ничто не грозит.
Ужасно хотелось вырваться из этого самодельного склепа, все расшвыривая в стороны и вопя от животной радости жизни. И немало сил потребовалось Тине, чтобы усмирить свое рвущееся к чистому воздуху и свету существо. Потому что очень может быть, что все ее надежды – не более чем сладкие фантазии. И наверху ее ждет никакая не радость жизни, а совсем наоборот!
Она даже перекрестилась перед тем, как чуточку приоткрыть крышку и сдвинуть половик. И воздух не хватала полной грудью, а сперва сделала крошечный глоточек, словно пробовала опасное питье… Нет, это питье не было отравлено!
От щемящего счастья слезы хлынули потоком. Облегчение было таким огромным, что обессилило ее, и Тина еще какое-то время лежала на полу в кухне – ни о чем не думая, ничего не чувствуя, а просто так – тихо, слабо всхлипывая.
Потом ей стало холодно. Еще бы: целую ночь пролежать, можно сказать, в могиле, в одной только ночной рубашке да плащике!
Да, а ночь-то прошла, за окном светило солнце. День начинался чудесный!
Тина бросила взгляд на циферблат и ахнула: уже час дня! Вот это был обморок… настоящий летаргус. Неудивительно, что она чувствует себя так, словно вернулась с того света. По сути дела, это так и есть.
Странно, конечно: в воздухе не осталось даже намека на тот сладковатый, чуть гнилостный аромат, который едва не свел ее в могилу. Пахло неубранной посудой, чуть-чуть газом – в смысле, знакомым и родным пропан-бутаном, слегка – вином, оставшимся в рюмке Валентина… Вспыхнули в памяти откровения Виталика, сжала сердце вспышка боли, но тут же и отпустила.
Пожав плечами – между прочим, довольно трудно проделать это, лежа на полу, – Тина начала подниматься.
Было страшно выйти из кухни, а уж заглянуть в спальню… Тина беспомощно простояла несколько минут в коридоре, комкая у горла ворот плаща, потом, решившись, рванула дверь, бросила на кровать перепуганный взгляд – да так и ахнула: подушка была пуста.
…Она искала довольно долго: переворошила простыни, одеяло, подушки, даже в наволочку, даже под кровать не поленилась заглянуть. Потом задумчиво взглянула в окно.
Маловероятно, что человек, бросивший коробочку в комнату, вскоре после этого просочился сквозь решетку, чтобы забрать ее и уничтожить следы преступления. А уж если допустить это, следует пойти дальше и признать, что он непременно обшарил бы квартиру, не обнаружив хладного трупа ни на кровати, ни под ней. И нашел бы тайное убежище! Ведь при закрытой снаружи двери и охраняемых окнах ей просто некуда было деваться, кроме как провалиться сквозь землю!
И вдруг, влекомая внезапным подозрением, Тина пробежала через коридор и с силой крутанула ручку замка. Та повернулась как по маслу, дверь приотворилась, и порыв сквозняка коснулся босых ног.
Машинально заперлась, и вдруг ее шатнуло к стене. Опять зашлось, зашлось по-вчерашнему сердце…
Что это значит? Она ведь отлично помнит, как ломилась сюда ночью, а ручка замка стояла мертво, словно снаружи была заблокирована!
Ах, да все очень просто. Убийцы уверились, что с Тиной кончено, и ушли от двери. Только и всего.
Внезапный звонок заставил ее подскочить. И еще звонок, и еще!
Да ведь это телефон. Телефон, который ночью не работал!
Тина бросилась к аппарату и уставилась на него так пристально, словно не только вслушивалась в раздирающие ухо звонки, но и пыталась увидеть их.
Протянула руку к трубке… опасливо отдернула ее… а когда все-таки решилась поднять, звонивший, очевидно, уже утратил терпение: только короткие гудки были ответом на сиплое Тинино:
– Алло?..
Телефон, значит, работает. Дверь снаружи не заперта. На постели нет пустого баллончика. В воздухе нет даже намека на губительный газ. Раскрытый погреб и скомканный половик – вот единственные доказательства ночного кошмара.
Кошмара?.. То есть… страшного сна?
Ноги подогнулись, и Тина тяжело села на табурет. Прижала ладони к глазам. Ее разрывали два чувства: огромное, обессиливающее облегчение – и просто-таки лютая ненависть к самой себе.
Да… неудивительно, что Виталий периодически смотрел на нее как на сумасшедшую!
Эта ненависть к себе не оставляла Тину довольно долго и подвигла ее на свершение немалого количества бытовых подвигов. Она перемыла вчерашнюю посуду, затолкала в стиральную машину белье, и, пока умная итальянка удовлетворенно урчала, занимаясь любимым делом, Тина навела блеск во всей квартире. Убираясь на кухне, стыдливо отворачивалась от погребка и с особым тщанием прикрыла его половиком – этим памятником собственной дурости. Потом подкрепилась остатками вчерашнего копченого мяса и чаем, перегладила выстиранное и высушенное белье, подумав при этом, что отвращение к себе – чувство, оказывается, весьма продуктивное и в хозяйстве полезное. Обычно неглаженое белье копилось неделями, потому что гладить Тина терпеть не могла, а если она уж чего-то не любила, так не любила глобально, от всей души!