– Да-да, в следующий раз, – кивает она, ловя мой взгляд.
– В среду, в семь, Ева, – напоминаю я ей властным тоном.
– В среду, в семь, – повторяет она, как обещание. – Тогда… чао, – добавляет она, не зная толком, как попрощаться со мной.
Не зная даже толком, какие чувства ее переполняют. Возбуждение? Разочарование? Чувство вины, изумления или всего этого вместе понемногу?
И тут я хватаю ее за руку, притягиваю к себе и целую. Это не тот легкий поцелуй, подобный вчерашнему, не поцелуй в шутку. Я овладеваю ее губами с силой, почти с яростью. Я взламываю их языком, проникаю в них, кусаю их. Я отпускаю ее руку и, обнимая за талию, притискиваю ее к себе.
Я хочу ее, как никогда никого не хотел в своей жизни.
Но если я возьму ее сейчас, она больше не придет.
Сквозь тонкую ткань майки чувствую бюстгальтер, протягиваю руки ей за спину и пытаюсь расстегнуть его, но мне не удается справиться с этими проклятыми крючками. Грубо задираю майку вместе с бюстгальтером, слышу, как она всхлипывает, едва я больно сжимаю ее соски, но не протестует.
Ее пальцы возбуждающе скользят по моей голой спине, легко лаская кожу. Я беру ее груди в руки, мну их, терзаю затвердевшие соски с чувством победы и облегчения, наконец. Потом ее язык проникает в мой рот, удивляя меня, ее руки опускаются на мои бедра, и я думаю, что еще секунда, и я не дам ей уйти отсюда.
Я резко отрываюсь от нее и отхожу. У нее растрепанные волосы, распухшие губы, веки полуприкрыты, я вижу ее полуопущенные глаза, в которых читается поражение и торжество одновременно. Я хочу ее, как никогда никого не хотел в своей жизни. Но если я возьму ее сейчас, она больше не придет. Я закрываю глаза.
– В следующую среду, в семь, – говорю я.
И речь в эту секунду не только о сеансе рисования.
Я чувствую себя еще хуже, чем прежде.
Если я решил принудить Еву к этим сеансам, чтобы пробудить свое вдохновение, то, признаюсь, затея с треском провалилась. В результате я потерял сон. На следующий день просыпаюсь в семь утра, что совсем необычно для меня, и больше не могу заснуть. Я иду в мастерскую и часа два беспокойно слоняюсь из угла в угол, без конца варю кофе, перебираю инструменты и материалы, но мои руки абсолютно безжизненны, как если бы я никогда не держал в них кисти, долота, пресса.
Впервые я рад, что у меня есть Да Винчи, по крайней мере, я могу поиграть с ним. Учитывая, что ничего полезного я все равно не могу сделать. Этой ночью у меня дома он обошелся без клетки, и сейчас в мастерской я не хочу его снова в нее сажать. Я оставил дверцу открытой, пусть сам решает, желает он в ней сидеть или нет. Я достал из нее даже миску с едой, так что для того, чтобы поесть, ему не надо будет в нее забираться. Зверек смотрит на меня. Затем начинает скакать по студии, как обезумевшая игрушка, издавая странный клекот. Меня охватывает испуг.
А утром я открываю глаза ровно в семь, словно проклятый. Может быть, меня действительно прокляла эта маленькая ведьма, думаю я, пока одеваюсь.
Может, ему плохо?
Нервно консультируюсь с Интернетом и узнаю, что подобное поведение хорька означает безмерную радость.
– Даже не знаю, что ты такое, благодеяние или наказание, – говорю я, задумчиво глядя на него.
Да Винчи распластывается на полу и, в свою очередь, смотрит на меня круглыми глазенками, но едва я отвожу взгляд, он прыгает и повисает на моем колене.
– Какого чер..! Больно, зараза! Ну-ка слезай!
Счастливый тем, что застал меня врасплох, Да Винчи вновь заливается клекотом.
– Ах, ты еще насмехаешься надо мной, мерзкая куница! Сейчас я тебе покажу!
Так проходит утро. Послеобеденное время не более продуктивно.
Вечером я приглашен на ужин к Мануэле. Она принимает меня в лучших традициях кинообольщения: красные свечи, аппетитные запахи, и она, затянутая в какую-то тряпочку, не оставляющую места для воображения. Все кончается тем, что мы ужинаем скорее поздно, а засыпаем очень поздно. А утром я открываю глаза ровно в семь, словно проклятый. Может быть, меня действительно прокляла эта маленькая ведьма, думаю я, пока одеваюсь.
– Уже уходишь? – бормочет сквозь сон Мануэла.
– У меня рано встреча.
– Увидимся завтра?
– Нет, я уезжаю на четыре дня в Перуджу, есть кое-какая работа в центре йоги. Я позвоню тебе в воскресенье.
Я наклоняюсь над постелью, чтобы поцеловать ее, и ухожу раньше, чем должен буду еще что-нибудь сказать. Расстроенный, я направляюсь домой. Я соврал дважды в течение одной минуты, а я практически никогда не вру. Даже ради собственного спокойствия оно того не стоит. Я давно понял, что в жизни лучше быть ясным по отношению к тому, что происходит, и к тому, что хочешь, чтобы произошло, так ты избегаешь того, чтобы запутаться в более серьезных проблемах. Но ложь сорвалась с моих губ автоматом, так бывает, когда обманываешь кого-то ради спасения жизни. Внезапно я понимаю, почему я так сделал: я не хотел видеть ее в эти дни, я вообще не хотел никого видеть, мне надо побыть одному. Да, одному. Но с какой целью?
Короче говоря, дни с четверга по субботу я провожу отшельником между домом и мастерской. Учитывая, что художественное вдохновение покинуло меня, я занимаюсь раскадровкой документального фильма из мира мужского эскорта. К сожалению, на сайте службы эскорта моя репутация несколько подпорчена: после моего бегства с Мануэлой со свадьбы в Тоскане Камилла Мантовани охарактеризовала меня, мягко выражаясь, не лучшим образом. Меня не выбросили с сайта только потому, что все остальные клиентки дали восторженные отзывы, и это не лишает меня возможности продолжать заниматься этим делом. Хотя, наверное, следующая синьора, нуждающаяся в сопровождении, прочитав последнюю рецензию, дважды подумает, прежде чем воспользоваться моими услугами.
Стало быть, мне надо искать другие пути сбора материала. Я звоню одному приятелю – журналисту и приглашаю его на ужин, чтобы обменяться кое-какими мыслями. Я закопался в куче информации, которую собирал все эти месяцы, и нуждаюсь в совете, как лучше ею распорядиться и как ярче подать. А пока я отвечаю на какие-то отложенные письма, анкеты, приглашения. То есть занимаюсь всем, что может отвлечь от мыслей о Еве. И не вынуждает меня открыть папку, в которую я сложил наброски, сделанные в прошлую среду. И не думать над тем, что я сделаю в среду следующую. При том что, может быть, впервые в моей жизни, я не могу с уверенностью сказать, что знаю это.
Эта неделя довольно плодотворна для моего документального фильма и невероятно бесполезна для всего остального. Иногда в мастерской появляется Лео, чтобы выпить со мной кофе или принести мне еду, боясь, что я забуду поесть, или же уносит Да Винчи к себе, чтобы поиграть с ним.
Но это случается редко. В этом он совсем как Адела. Она оправдывается тем, что занята поисками контактов для организации своих выступлений в каком-нибудь из миланских джаз-клубов. А на самом деле в миланские джаз-клубы она ходит послушать музыку, поужинать и потанцевать, и ее всегда сопровождает Лео. А уж у него знакомые повсюду, и ему нет нужды просить, чтобы их куда-то впустили.