* * *
В небольшом домашнем кафе «Chez Jaque» [8] царило веселье. Улыбался бармен за стойкой, с трудом сдерживала смех официантка. Метрдотель, который бросился навстречу Татьяне, сиял, как новенькая монетка в десять франков.
– Мадемуазель, – горячо обратился он к ней, – только не говорите мне, что вы нас не спасете!
Таня немного опешила от такого приема. Они что тут, все с ума посходили? Но лицо метрдотеля излучало такое комически-трагедийное отчаяние, что и Таня не смогла сдержать улыбку. Она постаралась, чтобы ее французский звучал максимально грамотно:
– А что у вас происходит?
К ней подбежала официантка и затараторила:
– Я ее понимаю! Я ее понимаю!
Бармен при этом просто зашелся в хохоте.
Таня уже почти решила бежать от этих дурачков, но метрдотель отчаянно вцепился ей в рукав.
– Пожалуйста, останьтесь! Пожалуйста, помогите нам!
И ей объяснили, в чем дело. За столиком у окна сидит какой-то американец, и никто, даже сам шеф-повар, который знает о пище все, не может понять, что тому надо. Официантка жалобно обратилась к Тане:
– Я перечислила ему все блюда! Говорю: «Может быть, вы желаете курицу?» А он: «Ноу курица». – «Тогда телятину в винном соусе?» – «Ноу». – «Свиную отбивную с картошкой?» – «Ноу». – «Что-нибудь выпить?» Опять – «Ноу». И что же нам с ним делать?
Да, тяжело в Париже тем, кто не говорит по-французски! Таня в очередной раз порадовалась тому, что она когда-то добросовестно ходила на все языковые семинары и теперь может объясниться с гордыми французами, которые принципиально не желают учить английский.
– Если я вам помогу… – Таня на секунду задумалась над правильным согласованием времен, – вы мне нальете бесплатно стакан хорошего вина.
– Pas de verre! Une boutelle! – крикнул из-за стойки бармен.
Татьяна приблизилась к столику, за которым в грустном одиночестве сидел американец. Кроме него, посетителей не было. Американец беспомощно и с легкой иронией озирал веселую суматоху в кафе.
А он очень даже ничего! На вид – лет тридцать. Но если взглянуть в глубокие, вдумчивые глаза, то можно дать все сорок. Одет просто, но видно, что человек состоявшийся, с положением. И далеко не глупый. И совсем не урод.
Татьяна легко перешла на английский – этот язык вообще для нее почти родной:
– Как я могу вам помочь?
Американец просиял. Улыбка у него оказалась широкой и какой-то беззащитной.
– Мадемуазель, я буду вам безумно признателен! Я пытаюсь объяснить ей, – он кивнул в сторону официантки, – что я вегетарианец и вино тоже не пью, а она меня не понимает. Хотя, – неуверенно добавил он, – я говорю с ней по-французски…
Теперь и Татьяна с трудом сдерживала смех:
– Значит, вы сказали ей – по-французски – что хотите только зеленый салат, сыр и минеральную воду?
– Ну да! – жалобно ответил американец. В его глазах плясали веселые чертики. – Но они почему-то не понимают… Вуаля!
Таня быстро перевела на французский его заказ, а себе попросила принести полупрожаренный говяжий бифштекс – и не забыть про вино! Официантка, бармен и метрдотель опять засмеялись – все вместе, дружно, – и зааплодировали.
Американец тоже облегченно улыбнулся и поспешно предложил Татьяне:
– Позвольте угостить вас обедом!
Таня еще раз внимательно взглянула на него – недурен, очень недурен… кольца обручального нет! – и легко согласилась.
– Только не забудьте, что бутылка вина мне полагается бесплатно. За помощь заведению!
Том оказался прекрасным собеседником. Он умел и рассказывать, и слушать, и спорить. Говорил он с чудовищным акцентом выходца со Среднего Запада, но зато неторопливо, с хорошей артикуляцией, и Таня понимала его с полуслова.
Том долго не верил, что она – из России. Он комично восклицал: «Где ваши лапти? Где ваша ушанка?» Татьяна хохотала и парировала: «Где ваша сигара? Где chewing gum?»
К концу обеда они оба чувствовали, будто знакомы уже по меньшей мере год.
Персонал кафе исподтишка наблюдал за их оживленной беседой. Метрдотель довольно цокал языком – он предчувствовал «амур» и гордился тем, что сотворил это собственными руками…
За кофе Татьяна уже знала, что Том – журналист «на вольных хлебах». Ездит по всему миру, снимает и пишет для солидных изданий типа «National Geographic». Это приносит стабильный доход.
Разведен, детей нет. Живет в страшной глуши, в Монтане (это как наш Красноярский край) – в доме, который построил собственными руками. На десять миль в округе нет ни жилья, ни магазинов, ни света. Зато на его ранчо есть телефон, компьютер, факс… Он всегда может связаться со своими издателями или с друзьями в любом уголке света…
Том оказался совсем не типичным американцем. Он, во-первых, не был надменен и не считал (как большинство из них), что вся планета Земля начинается и заканчивается его всесильной страной.
Затем (что тоже странно): ее новый знакомый обладал чувством юмора – и блестящим. Таня хохотала над его историями, которые Том рассказывал с уморительно серьезным видом. Он мгновенно парировал (или подхватывал) шутки Татьяны. Сказывались, очевидно, его ирландские корни – ведь жителем Нового Света Том был всего лишь во втором поколении.
Наконец, он много знал и много читал. Чехова считал драматургом номер один, «куда там этому англичанину Шекспиру». Для него не пустым звуком были имена Достоевского, Толстого, даже Пушкина и Бунина. Таню он поразил тем, что прочитал недавно толстенный том Ахматовой. («А я-то, – со стыдом подумала Татьяна, – кроме как в хрестоматии пару стихов ничего не читала».)
Американец много ездил по миру, от Новой Зеландии до Гренландии, только в России ни разу не был. Нынче он в Париже на конференции по паранормальным явлениям. Но конференция страшно скучная.
И вообще ему здесь очень одиноко.
А как же было одиноко в Париже ей!
Обед в пустом кафе затянулся часа на два. За кофе Том попросил составить ему компанию и вечером вместе отправиться в кабаре «Лидо». «Говорят, «Мулен Руж» сдает, а «Крэйзи Хорз» – слишком американское…»
Таня согласилась не медля. С Томом ей было легко.
* * *
Ешь твою медь!
Из кафе на противоположной стороне улицы Рустаму был прекрасно виден столик у окна.
Девка оживленно говорила с каким-то чуханом. Чухан был явно заграничного вида.
Кто это?
Сообщник?
Связник?
Или просто случайный знакомый? И она его клеит?
Хер ее знает!