– Умиротворись милый наш малецык, стоит ли так себя угнетать, – бас-баритон Небо также одноприродный голосу Першего прозвучал не только мягко, но и приглушенно своим тембром стараясь успокоить разволновавшегося Огня, оный хоть по статусу и носил величание младшего брата, на самом деле оставался сыном. – Умиротворись моя драгость… Ничего страшного, что не успел, никто тебя ни в чем ни винит. Стоит ли так тревожиться.
– Главное, драгоценный наш, что лучица, наконец, вселилась и подала зов, – не менее ласкающее протянул Дивный своим трепетным, бархатистым баритоном.
Дивный с такого же цвета кожей, как у Небо и Огня, и темно-русой бородой, достигающей груди да столь густой, что на концах она закручивалась по спирали в отдельные хвосты, был младшим четверки старших Зиждителей. Лицо Бога несущее в себе больше признаков мужского начала, чем у Огня, напоминало по форме сердечко, где лоб был не только высоким, но и много более широким, чем угловатый подбородок. Большой рот с чермными блестящими губами, короткий с вогнутостью в средине и слегка вздернутым кончиком нос, узкие, продолговатые глаза почитай не имеющие склеры и точно полностью наполненные бирюзовостью радужной оболочки, выпуклые, нижние веки, длинные густо закрученные, темно-русые ресницы и вроде проходящие по одной линии прямые, короткие брови придавали Дивному какую-то сухость… аль вечное недовольство. Младший из четверки Богов был также, как и его старшие братья: Перший, Небо, Асил высок, а плотно облегающее тело золотое сакхи, мерцающее в такт сиянию кожи, зримо проявляло сухощавость сложения. На голове Дивного восседал не менее занимательный, чем у Небо высокий венец. Сотворенный из тонкого обода и исходящих из его граней, устремленных вертикально вверх, широких полос, украшенных рельефными изображениями разнообразных видов птиц. Те золотые полосы незримо удерживали в навершие солнечный, плоский диск, изредка переливающийся ядренистым золотым светом и также не часто совершающим медленный поворот вкруг своей оси. Пальцы Бога покоящиеся на пухлых облачных облокотницах были унизаны широкими золотыми и серебряными перстнями, на правой руке, украшенные еще и желтым круглым янтарем, да по кругу россыпью желтого бриллианта.
– Я ведь просил давеча, тебя Дивный, пусть пришлет Небо в помощь кого из братьев, – протянул Огнь. Он даже не старался сдержать своей досады, обвиняя в неудаче двух старших Расов. – Мне тяжело, я так и не отошел от утомления… Так нет же, никто того не слышит… не замечает… Я не успел на морг, – опять же негодующе дополнил Бог и его серебристый тенор дрогнул… Засим дрогнул он и весь сам, да резко остановившись, повернулся спиной к старшим Зиждителям, единожды воззрившись сквозь стекло на планету Земля. – Темряй… Вне всяких сомнений Темряй поставил щит, я таковой видел на Земле… Тогда, когда он оберегал дом Кали-Даруги… И я об него ударился. Посему Стынь и успел забрать ребенка первым. Коли б кто был из братьев, пусть даже Дажба, не было б ни щита… ни шустрых Стыня и Темряя. – Огнь стремительно развернул голову и часть корпуса и гневливо зыркнул в лицо Небо, определенно желая задеть его той досадой. Зрелось, что утомление Бога не давало ему возможности ярче вспламенить кожу, и выплеснуть с нее как допрежь того он делал, крошево огненных брызг, чье действо враз сняло б с него недовольство. – Надо было, чтоб прибыл Дажба, как я и просил… Я не дубокожий ваш Воитель и Словута, умею ладить с нашим милым малецыком.
Золотое сияние кожи Огня днесь и вовсе пропало, а миг погодя цвет на наружном покрове приобрел серую тональность. И тотчас младшего Раса туго качнуло взад… вперед… И, чтоб удержаться на ногах он резво повернулся в направлении стеклянной стены, да протянув к ней руку, оперся перстами о гладь поверхности.
– Все! Все! – властно дыхнул Небо и немедля поднявшись с кресла, направился ко все еще покачивающемуся сыну. – Я сказал, попросил умиротвориться тебя, моя драгость. В самом деле, что ты так растревожился, было б с чего. В любом случае до достижения ребенком двадцати лет в соперничество за лучицу по сговору вступать нельзя, посему какая разница где она будет жить. В Дари аль Африкии… Слегка изменим наши замыслы и все, не надобно только так досадовать, сие вредно дорогой мой малецык, тем паче мы с Дивным проглядели твою усталость.
Небо неспешно приблизился к Огню, и, приголубив локоны его волос, прошелся дланью и по длинному огненно-рыжему хвосту, растрепавшемуся от волнения. Густые серо-бурые облака, что пыхтели, перемещаясь по полу, самую толику поблекли в своей хмари и местами, особенно подле утопленных в них почти по щиколотку ног Богов окрасились в желтоватые полутона.
– И потом, дорогой малецык, – участливо молвил Дивный, и, подняв с облокотницы правую руку, легохонько шевельнул отяжелевшими от перстней пальцами, тем движением, вероятно, жаждая и самому приголубить Огня. – Ты же знаешь, как Дажба тяжело переживал смерть девочки, наотрез отказавшись оставаться в Млечном Пути. Мы с Небо толковали с ним о возвращение сюда не раз… Но малецык того не хотел, как же мы могли его заставить… Ноне он сюда прибыл лишь потому как лучица подала зов, и все мы Димурги, Расы, Атефы вмале тут будем.
Старший Рас наново нежно огладил волосы Огня, а тот не столько резко, сколько вроде как болезненно дернул плечами и запальчиво бросил:
– Не трогай, – так, будто та ласка ему была неприятна.
Небо не мешкая убрал руку от младшего Раса, и, оглянувшись, обеспокоенно переглянулся с Дивным.
– А Усач слышал зов? – вопросил погодя Дивный, пристраивая дотоль поднятую руку обратно на облокотницу кресла и слегка утапливая в той рыхлости пальцы.
– Слышал, – недовольно буркнул Огнь и старшие Боги были рады, что он хоть этак откликнулся на спрос. – Усач пришел много позже. Я не сомневаюсь в том, что зов услышал первым. Ибо он был такой яркий и столь мощный, что по первому болезненно оглушил меня… Впрочем, зов был так подан… Он был четко подан на маковку. Точно лучица старалась направить его прицельно на Димургов. А быть может я ошибаюсь и просто этим пытаюсь оправдать свою медлительность.
– Нет, нет, мой милый, – тотчас откликнулся Небо и днесь положил правую руку на плечо младшего Раса. – Ты не стараешься себе оправдать. Лучица слишком связана с Димургами, и в первую очередь с Першим… Потому и родилась паболдырем, и, несомненно, прицельно подала зов на маковку, и лишь потом на Родителя. Абы желала, слышишь мой любезный, желала, чтобы Димурги пришли к ней первыми.
– Ты, Небо, хочешь той молвью меня успокоить, – в голосе Огня прозвучало теперь огорчение, и он надрывисто передернул плечами так, что сотряслось все его тело… И вновь его бросило вперед, отчего даже резко соскользнули вниз перста опирающиеся о стеклянную стену.
Старший Рас незамедлительно обхватил предплечья Огня, дюже бережно развернул его к себе лицом и нежно прижал к груди, в том объятие, передавая ему всю свою божественную любовь и снимая волнение.
– Умиротворись мой милый. Умиротворись, – чуть слышно протянул Небо и трепетно прикоснулся губами к правому виску младшего Раса, ласково огладил по волосам и спине, вроде вбирая в себя его тревоги и неудачи. – Все будет хорошо. Надобно понять одно, моя драгость, лучица изберет сама себе печищу… И ты, Огнь, должен быть готов, что это будет печища Димургов, поелику она вельми связана с Першим, в целом как и все вы, сыны… Как и все мы, братья. Лучица, очевидно, предпочтет Димургов, ежели Перший от нее не отступит… А Отец в этот раз не отступит. Так, что нужно это понимать… Понимать, мой драгоценный, и принимать. Мы вступаем в соперничество, я уже тебе говорил, желая вобрать в свою печищу лучицу, желая помочь ей вырасти. Но должны четко видеть, что таковая чувственность лучицы и Отца не сможет их разлучить… Просто в тебе до сих пор говорит огорчение по поводу Темряя… Выбора малецыка и не желания Першего нам его уступить.