– Вот это да!
Вдруг нахмурился, шагнул к Гелию и, вывернув ему кисть, почти без усилий вырвал наган. Вгляделся в табличку.
– Ого!
Склонился над мертвым, а когда выпрямился, в глазах его мелькнуло уважение:
– Весь в деда. Не слабо! Патроны остались?
Гелий молча вынул коробочку из кармана.
– Отлично, – парень забрал и их. – А теперь – бегом. Ну!
Он кивком указал на тропку, ведущую от лагеря по берегу.
Гелий побрел на заплетающихся ногах.
– Шевелись! – прикрикнул парень. – Бегом, сказано же!
«Я его где-то видел, – тупо подумал Гелий, с трудом перебирая ногами. – Точно, видел. Где? Не помню… А куда он меня гонит? В милицию?»
Эта мысль взволновала его очень мало. Гораздо важнее казалось сейчас вспомнить, кто этот высокий парень с худым, нервным лицом. Но никак не удавалось.
– Налево, – послышалась команда, и Гелий увидел, что тропка круто свернула в обрыв. Запрыгал по выбоинам и впадинам, скользя подошвами кроссовок по траве. С разбегу выскочил на берег – и увидел резиновую лодку с подвесным мотором.
– Руки песком протри, – приказал парень. – Этот твой громобой весь в масле. Что так плохо почистил?
– Я чистил… – с трудом шевеля губами, пробормотал Гелий, до боли натирая песком ладони и ополаскивая их в теплой, словно подогретой, воде.
– Смотри, до мяса не сотри, – усмехнулся парень, и по этой мимолетной усмешке Гелий узнал его. Точно так же улыбался Севка Корнилов! Сколько раз Гелий видел по телевизору: слетит с коня или брусьев, раскинет руки и улыбнется, чуть склонив голову. И зрители надрываются, аплодируя… Ну конечно, это его сводный старший брат Слава. Нет, фамилию не вспомнить. Да Гелий и не знал никогда его фамилии.
– Теперь в лодку – пошел!
Гелий неуклюже заскочил в лодку. Слава столкнул ее на воду, заскочил сам. Включил мотор – и шелковая, серая гладь озера пошла к берегу пенистой волной.
– Куда вы меня? – спросил Гелий, но Слава поморщился и показал на уши: не слышу, мол.
– Куда вы меня?!
– Как куда? – удивленно крикнул Слава. – На рыбалку. Мы с тобой еще вчера договорились, ты что, забыл?
Гелий смотрел на него расширенными, непонимающими глазами.
Слава сердито качнул головой и заглушил мотор, чтобы не кричать.
– Кончай комплексовать, – сказал сердитым шепотом. – Я, когда услышал вчера про эту несчастную собаку, тоже первым делом подумал: убил бы гада! Ты правильно поступил. Просто отлично! Только теперь надо по-умному все обставить, чтоб не пришлось из-за этого слизняка на нарах париться. Малявка ваш – козел самый настоящий, он перед братками на цырлах стоит. Поэтому запри рот на замок, понял? Плюнь и не переживай. Твое дело – запомнить, что сегодня я за тобой зашел аж полтретьего – сорок минут назад. И с тех пор мы были вместе. И вечером вместе вернемся. Понял, чудило?
Гелий наконец-то понял. Осмотрелся – и только сейчас заметил, что вокруг совсем светло. Солнце смотрело так ласково, туман опускался в овраги под берегами, серая гладь озера постепенно голубела. Плеснула хвостом рыба, сверху донесся голосок жаворонка, но тотчас мотор снова взревел, и лодка плавно понеслась прочь от берега, унося Гелия прочь, прочь… от Демы, от смерти и мести, от страха…
Гелий оглянулся. Берег отдалялся слишком медленно, чересчур медленно.
Он отвернулся, нахмурился. «Не буду смотреть! Не хочу!»
Он еще не знал, что никогда не сможет отплыть от этого берега. Никогда.
* * *
– Почему ты ничего не сказала? – шепнул Ростислав.
Александра пожала плечами, безотчетно водя в темноте пальцами по его гладкому, худому плечу. Она не только ничего не сказала, не предупредила о том, чего ему надо ждать, но и когда Ростислав, почувствовав неладное, попытался остановиться, она с силой прижала его к себе. Ну а потом… ну а потом уже было поздно.
С его стороны довольно глупо спрашивать, между прочим. Предупреди Александра, он, может, испугался бы. Кто их знает, теперешних мужчин, это раньше девственность была наградой и достоинством, а теперь небось превратилась в недостаток. Хотя непохоже было, чтоб это его так уж особенно остудило. Длилось все довольно долго, Ростислав никак не мог остановиться. Александре даже показалось, что он нарочно замедляет минуту последнего наслаждения. С трудом дошло, что он старается для нее! Хочет, чтобы она тоже что-то испытала!
Помнится, это открытие так ее изумило, что она даже о боли позабыла. Впрочем, боль была не так уж велика, чтобы говорить о ней всерьез. Наверное, у всех это по-разному. А наслаждение… ну, не так, чтобы она лишилась чувств в его объятиях, как все эти дамочки из любимых Кариной романов, но дыхание захватило, да, было такое дело…
Александра теснее прижалась к лежащему рядом мужчине и усмехнулась в его плечо. До чего накрепко приросла к ней маска старой девы! Даже сейчас не хочет спадать, несмотря на то, что она уже благополучно рассталась со своей девственностью. Почему бы не признать, что в объятиях Ростислава она чувствовала себя хорошо, просто великолепно, как рыба в воде, как птица в вышине, словно была создана именно для странных, упоительных содроганий, а вовсе не для хождения по участку, или сидения в поликлинике на приеме, или скучных снов в одинокой девичьей постели! И она не лежала сконфуженным, перепуганным бревном, а отвечала ему так, что он то стонал, то вскрикивал, то шептал какие-то слова, от которых у нее дух захватывало даже еще пуще, чем от этих движений – сначала медлительных, робких, а потом сумасшедших, быстрых, порывистых… приведших к потрясающему завершению!
– Не поверишь – со мной такое в первый раз, – пробормотал Ростислав.
Александра растерянно моргнула. Как?! То есть бывают не только старые девы, но и старые юноши, если так можно выразиться?!
Ростислав, словно угадав ее мысли, усмехнулся в темноте:
– В смысле, что первый раз с девушкой. Я думал, их и вовсе не осталось теперь. Потому и не женился до сих пор. Может, это псих у меня какой-то в голове, но я все время думал: а вдруг она со мной лежит, а себе какого-то другого мужчину представляет, с кем раньше была? Мне это здорово мешало, если честно. А сейчас – это было что-то совершенно необыкновенное. Такая полнота обладания, слияния… Ты прости, если я тебе больно сделал. Просто с ума сошел, честное слово.