…Кинематограф, стартовав в качестве чуда света – смесь детского волшебства со средневековой магией! – весьма быстро деградировал до банальной развлекухи в четырёх стенах. К началу XXI века ему и вовсе суждено превратиться в жирного спрута, опутывающего своими щупальцами любое доступное пространство. Вырвавшись наружу из душных зальчиков, он захватил мир – и тот сдался без сопротивления. Посмотрите вокруг и убедитесь. Кино теперь всегда с нами – в офисе, на домашнем диване, в вагоне метро и кресле самолёта, на дисплее мобильного телефона. Оно влезает в мозг тонкими хоботками наушников, строго фиксирует зрение на нужных моментах… Мы – слепые зомби, покорные рабы вымышленного красочного мира. Кино всосалось в кровь каждого жителя планеты Земля, и кто скажет со стопроцентной уверенностью – мы и в самом деле живём в реальности либо кто-то невидимый нашему взору снимает фильм про наше бытие? Любой священник охотно подтвердит (пусть и не с такой формулировкой): Господь Бог – режиссёр нашей Вселенной, а мы – толпа низкооплачиваемых статистов в его блокбастере. Хм, простите, а о чём это я вообще? Да, блин, уже не важно: нам давно пора начинать. Свет в зале погас, шуршит плёнка кинопроектора. Господа зрители, снимите ваши очки в формате 3D… Они не понадобятся, это достаточно старый фильм. Прошу, устраивайтесь поудобнее. Запустите пальцы в попкорн. Отключитесь от Вселенной – и тогда вы наверняка услышите этих двоих. Они бредут в вашу сторону в кромешной тьме, очень осторожно, вслепую… шаги угадываются издалека. Мягкая кошачья поступь перемежается с робким стуком тонких каблучков по цементу. Будто тигр вывел на прогулку оленёнка. Или наоборот?
– (мужской голос) Не надо. Свет здесь не включается. Подожди, я отыщу канделябр.
– (женский голос) А почему не включается?
– Древний подвал, электричества нет. Знаешь, здесь вообще давно никто не живёт, даже крысы. Это мой подземный мир. Ржавые трубы, запах истлевшего матраса, шелест твёрдых, как картон, страниц старых журналов, хруст бутылочных осколков… Такова музыка моего одиночества – ты понимаешь, девочка? Симфония спасения души.
– (недовольно) Извини, но жуткий бардак. Я будто заглянула в квартал садомазо.
– Он необходим… ведь только так я услышу, если они проберутся сюда…
Чиркает спичка, слабым огоньком вспыхивает свеча. По облезлым стенам мечутся в страхе тени. На полу – куча полусгнивших женских платьев, разноцветного нижнего белья, грязные остатки красных кожаных корсетов и чулок. Тёмное убежище мрачного монстра, месяцами не покидающего своего логова.
– (перехватывая взгляд) Да-да, это моя постель. Сплю я тоже здесь. Специально подобрал заброшенный дом на окраине – не обратят внимания. Раз в сутки выбираюсь на улицу: раздобыть еду, разведать обстановку… Нет, я не прячусь, не мажу лицо камуфляжем. Но вылазки надо сократить, иначе это может плохо закончиться… очень плохо. Они не прекращают охоту – каждый день и каждую ночь.
– (тихо, как эхом) Знаю…
– (кашляет) У меня жуткие проблемы с питанием. Что тут поесть? От бананов, огурцов и взбитых сливок тошнит. Гастрит уже небось заработал, постепенно превращаюсь в нервное животное. Стоит забыться сном, как мерещатся страшные улицы в блеске неоновой рекламы… Я зверем мечусь среди мусорных баков, стараясь избежать прожекторов… Они обступают меня со всех сторон, скаля зубы, сжимая кольцо…
(Тени на стене дрогнули. Повинуясь внезапной жалости, она инстинктивно поднимает руку, чтобы погладить его по щеке, и тот в ужасе дёргается от прикосновения.)
– (торопливо, скороговоркой) Прости, прости, прости меня… Я всё время забываю…
– (тяжело дыша) Ты не виновата, это случайность… На чём я остановился? Ужасы. Ты в курсе – территория Сити строго делится между группами. Есть сумеречные зоны, где такие, как я, растворяются, как снег на ладони: от них никаких вестей. Я изведён вечным безденежьем – даже самого необходимого не купишь, ведь в Сити главенствует натуральное хозяйство. У меня осталась последняя свеча – когда она догорит, придётся…
– (женский голос дрожит, срываясь) Я слышала, монастырь…
– Да. Но выбора нет, хотя монастырь и самое безумное место Сити. Безнадёга. Ты знаешь, кто обитает внутри? Если встретишь чёрных на улице – двух, трёх, есть мизерный шанс сбежать или отработать. Но там этих тварей – не меньше сотни, стопроцентная смерть. Они чуют наш запах, стоит приблизиться к стенам, изнутри сразу слышится смех, на диво плотоядный и омерзительный. Ни один мужчина оттуда не вернулся, даже скелетов не обнаружили… а вот я сумел побывать дважды…
– (невольный вскрик) ДВАЖДЫ?!
– А что поделаешь, свечи-то нужны… В темноте жутковато… Завтра я пойду туда снова – и ты знаешь почему. Это мой единственный шанс на спасение. Я давно здесь. Я научился выживать в вашем мире, хотя это и очень непросто. Без денег. Без необходимой еды. Появляться в опаснейших кварталах, зная – из тебя могут высосать жизнь, каплю за каплей. Они постоянно голодают, эти существа. Не важно, сколько им лет. Клетчатые в сезон весенней охоты безжалостны, чёрные – настоящие чудовища. Никогда не знаешь, на кого наткнёшься. Они мимикрировали, научились усыплять бдительность путников.
– (с грустью) Я помогала им… Ох, вообще не понимала, что делаю. Ты открыл мне глаза. Пусть завтра тебе сопутствует удача, – клянусь, я не лягу спать, пока не дождусь вестей. Не поддавайся им. Песни чёрных сладки, словно у сирен, ими легко заслушаться. Иногда и я бывала в числе тех, кто завлекал прохожих под стены монастыря. Мне очень стыдно.
(Вспыхивает ещё огонёк, слышится характерное шипение: зажглась сигарета.)
– Не вини себя. Таково твоё предназначение. Пока я не оказался в вашем мире, тоже был уверен – здесь настоящий рай. Всё, что может пожелать себе мужик в самых красочных фантазиях… Подобное случается лишь в липких подростковых снах – ну или на Кубе, хотя там это не бесплатно. Без разницы. Разве я мог тогда представить, как обессиленный, измученный и голодный стану прятаться в подвале? Я полагал… а, родная, уже не важно, какую муть я воображал. Вместо рая меня отправили прямиком в ад. Больше никогда не стану просить об исполнении мечты… Она сбывается и с хохотом жрёт твою жизнь. Верь я в бога, счёл бы провал наказанием за грехи. Скажи, я рехнулся? Жизнь среди монстров забирает мой рассудок, он панически сдаёт позиции – метр за метром.
– (с надеждой) Может, ты с самого начала выбрал не тот квартал? Старухи рассказывают, всего в двух часах езды отсюда находятся олдскульные поселения, там домики из семидесятых. Говорят, очень мило, запах молока и сена. Никаких особых приспособлений, сплошной натурализм. Если тебя поймают, всё проходит быстро. Не изматывают, не мучают. Местный народец весел и не увлекается извращениями.
– (вздохнув) Да, я знаю. Это называется винтаж. Нормальное время процедуры в винтаже от двадцати секунд до двух минут: не так уж страшно, даже если их толпа напала. Но… ведь туда не добраться, правильно? Дорога чрезвычайно опасна. Я даже не хочу рассказывать, через какие кварталы она пролегает… Ты слышала о районе «реальных нелегалов»? Я так и думал, что нет. Во время игр они убивают не понарошку, а по-настоящему. В моём мире подобные плёнки стоят восемьдесят тысяч баксов. Сколько же здесь грязи, уродов, мутантов, хищников. Почему я раньше ничего не знал?