– Гэвин Уилсон, – отвечала она.

– Разве он не в Вашингтоне обучает Совет национальной безопасности, как атаковать Массачусетс?

– Да. Но завтра он будет в Кембридже. Только на один день.

– Какое это имеет отношение к тебе?

– Он – звезда крупной величины в нашем авторском списке. Эвелина хочет заработать на вспышке его популярности и переиздать его книги.

– Я думал, что университетские издательства не руководствуются корыстными соображениями. К тому же его теории международной политики устарели.

– Поэтому Эвелина и хочет, чтобы я с ним встретилась. Она хочет убедить его кое-что пересмотреть и исправить.

– И ради этого ты должна пожертвовать частью своего отпуска?

Шила посмотрела на него и сказала негромко:

– Мне лестно, что меня просят этим заняться.

Боб понял. Или, по крайней мере, подумал, что понимает. В этот сложный для жены момент ей было необходимо объективное подтверждение собственной значимости. Ему следовало радоваться за нее.

– Да, – сказал мужчина, покончив с еще одной картошкой, – это лестное предложение. Но разве я не говорил тебе, что ты у них лучший редактор? Я говорю, им пора уже признать это.

– А я говорю, чисти дальше, – отвечала Шила весело.

Боб разжег камин, и супруги сидели мирно, слушая музыку волн.

– Послушай, – сказал он, насколько возможно непосредственно, – у меня есть идея.

– Какая? – спросила Шила.

– Почему бы нам не поехать в Кембридж вместе?

– А как же дети?

А, подумал с оптимизмом Боб, ты это не отвергаешь.

– Мы могли бы пригласить на ночь Сьюзи Райдер.

– На ночь?

Он почувствовал, что зашел слишком далеко.

– Я думал, мы могли бы дать себе передышку и переночевать в Лексингтоне. Только мы с тобой вдвоем.

Глаза его говорили: да ну же, Шила, нам обоим это нужно.

– Это не вполне практично, – отвечала женщина.

– Хорошо, поедем туда вместе, ты пойдешь на свою встречу, я куплю кое-какие пластинки, мы сможем рано поужинать и вернуться обратно.

Пожалуйста, Шила, думал Боб. Прошу тебя, пойми, как я хочу сплавить порвавшиеся провода, которые нас связывали.

Она обдумывала.

– Не на этот раз, – сказала жена, наконец.

Что же, по крайней мере, это не был окончательный отказ. «Не на этот раз» означало, возможно, «в другой раз».

Шила встала.

– Я лучше лягу, – сказала она, – чтобы хорошенько выспаться. И прежде чем он успел подняться, она подошла к креслу, опустила руку возле его головы и прошептала:

– Спасибо за приглашение.

Затем женщина легко поцеловала его в лоб и стала подниматься по лестнице.

Незначительный жест. Но это было лучшее, что случилось с ним за последние недели.

17

– Привет, Шила, – окликнула ее Морин, секретарь в приемной. – Он в кабинете у Эвелины. Везет тебе.

Странно, думала Шила по дороге в редакторский отдел. Морин была избалована посещениями Киссинджера, Гэлбрейта и подобных лиц.

Завернув за угол, женщина увидела его сидящим у стола Эвелины с чашкой кофе. Он был высокий и худой, с седеющими волосами, в очках в квадратной черепаховой оправе. На нем были джинсы и футболка. Шила, ожидавшая увидеть его в тройке (вашингтонское влияние), с английским акцентом (оксфордское влияние), несколько удивилась.

Когда женщина подошла, он встал. Он был очень высокий. Эвелина их познакомила.

– Гэвин, это Шила Беквит, наш лучший редактор.

– Здравствуйте, – сказал Уилсон (по крайней мере, акцент был в наличии). – Я понимаю, что из-за меня вам пришлось прервать отпуск. Мне очень жаль.

– Напротив, я буду счастлива работать с вами, доктор Уилсон.

– Прошу вас, зовите меня Гэвин. А я могу называть вас Шила?

– Конечно. Я знаю, у вас плотное расписание. Хотите пройти в мой кабинет и начать работать?

Повернувшись к Эвелине, Гэвин улыбнулся.

– Вы не преувеличили – она требовательный работодатель. – Затем он снова обратился к Шиле: – Могу я предложить вам по дороге чашку кофе?

– Пожалуйста, – сказала Шила. – С молоком, без сахара.

К тому моменту, как доктор Уилсон вошел к ней в кабинет, Шила разложила на столе три его книги и несколько листов бумаги.

Поставив чашки на край стола, мужчина сел напротив.

– Спасибо, – поблагодарила Шила, а затем, чтобы положить начало разговору, спросила: – Вы не скучаете по Кембриджу?

– Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде ты имеешь свою долю успеха, но работа в Вашингтоне наделяет тебя капелькой власти, что, я должен признаться, мне нравится.

– Меня восхищает ваша искренность.

– Во всяком случае, когда эта администрация сменится, я надеюсь, меня снова туда пригласят. Если они будут готовы приветствовать блудного сына.

– О, конечно, пригласят, – улыбнулась Шила. – В особенности после того, как ваши книги будут обновлены и переизданы.

– Я понимаю, что меня подкупают для осуществления серьезного пересмотра, – произнес Гэвин. – Но говоря откровенно, я, на самом деле, думал о «предисловии ко второму изданию». И тогда бы я мог просить Вашингтон не настаивать на радикальных изменениях.

– В таком случае, я вам не нужна, – сказала Шила мягко, но твердо. – И я не думаю, что «Гарвард пресс» переиздаст ваши книги, если в них будут только косметические изменения.

Уилсон задвигался в кресле, отпил глоток кофе и взглянул на Шилу.

– В искренности у вас нет недостатка, – улыбнулся он. – А что именно вы имели в виду?

– Я могу представить вам только первые впечатления. После звонка Эвелины я успела только пролистать книги. Но возьмем, например, «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая из опубликованных тогда книг. Не ваша вина, что она вышла как раз перед тем, как Брандт приступил к своей Osterpolitic.

Гэвин слегка нахмурился.

– Мм-м, – сказал он. – Боюсь, что вы правы. Еще что-нибудь?

– Да, извините. Но есть еще многое, что мы должны обсудить подробно. На вашем месте я бы не торопилась. Поскольку вы фигурируете в газетах чаще, чем рядовой гарвардский профессор, некоторые ваши коллеги – то-есть все те, кто не получил назначение в Совет безопасности – будут стараться найти уязвимые места в ваших трудах.

Мужчина широко улыбнулся.

– Откуда вам столько известно о внутриуниверситетской политике?