– Я бы и поступила, но еще не подхожу по возрасту.
– Что и требовалось доказать, мисс Беквит, – отвечал с удовлетворением Боб.
– Избавь меня, пожалуйста, от твоего ученого жаргона. А что, если начнется атомная война? Я могу умереть, так и не увидев Лувр.
– Джессика, – сказал Боб, наслаждаясь временным отвлечением от своих проблем. – У меня есть точные сведения, что атомной войны в ближайшие три года, по крайней мере, не будет. Следовательно, у тебя еще есть много времени до того момента, когда начнется бомбардировка.
– Папа, не впадай в мрачность.
– Джесси, ты сама об этом завела разговор, – сказала Шила, опытный судья в поединках отца с дочерью.
– О, вы оба безнадежны, – снова вздохнула девочка и с презрительным видом вышла из кухни.
Они остались одни. Ну почему она должна выглядеть такой красивой именно сегодня вечером, подумал Боб.
– Жаль, что нельзя законодательно отменить переходный возраст, – посетовала Шила, подходя к мужу для ежевечернего объятия, которого она с нетерпением ожидала с утра, и обвила руками его шею.
– Как это ты сегодня так задержался? Новые памятные выступления Коллеги?
– Да, сегодня он был в особенно одуряющей форме.
После многочисленных разговоров такого типа они выработали нечто вроде кода. Например, на кафедре Боба были трое мужчин, две женщины и «Коллега» – П. Герберт Харрисон, чванный осел, многоречивый и со всем несогласный. У друзей Беквитов тоже были клички:
«Сова и Кошечка приглашают нас на ужин в субботу с Кэрол Килерсмит.
– С ней одной? А куда делась Обезьяна с Честнат Хилла?
– Вернулась к жене».
У них был очень дружный брак. Когда речь шла о восприятии его эмоций, ее антенна действовала безупречно.
– Ты в порядке?
– Конечно, – сказал Боб. – Почему ты спрашиваешь?
– Что-то ты сегодня немного бледен.
– Кабинетный цвет лица. Пара дней на Кейпе, и у меня появится золотистый загар.
– Но все же обещай мне, что больше не будешь сегодня работать.
– Ладно, – сказал Боб (как будто он был способен на чем-то сосредоточиться!). – Ты получила еще страницы из издательства?
– Ничего срочного. Я все еще вожусь с этой русско-китайской дипломатией. Должна тебе сказать, что в прозе университетского профессора Рейнхардта больше крахмала, чем на белье из прачечной.
– Милая, если бы все авторы писали как Черчилль, ты бы осталась без работы. Но в любом случае, давай сегодня не будем работать, ни ты, ни я.
– Прекрасно. А что у тебя на уме? – Ее зеленые глаза сияли. У него болело сердце при мысли о том, что ей придется услышать.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Вот и отлично. А пока накрывай на стол, хорошо?
– Папа, когда ты был в моем возрасте, сколько тебе позволяли смотреть телевизор? – Пола бросила на отца соблазнительный взгляд.
– Когда я был в твоем возрасте, телевизора не существовало.
– Разве ты такой старый?
– Папа хочет сказать, что он знал – читать книги более интересное занятие, – сгладила Шила его преувеличение.
– Книги мы читаем в школе, – сказала Пола. – Можно мне сейчас посмотреть телевизор?
– Если ты сделала все домашнее задание, – сказала Шила.
– А что там идет? – Боб проявил должный интерес к культурной программе своих отпрысков.
– «Скотт и Зельда», – отвечала Джессика.
– Что же, это звучит как нечто образовательное. По ПБС?
– О, папа, – с раздражением заметила Джессика. – Ты совсем ничего не знаешь?
– Я прочитал все романы Скотта, если хочешь знать.
– Это сериал, – с отвращением сказала Пола.
– О собаке с Марса и девочке из Калифорнии, – добавила Джесси.
– Прелестно. А кто из них кто?
– О, папа, даже мама это знает.
Шила взглянула на него с любовью. Бедные мы создания, во мраке пребывающие. Мы совсем отстали от жизни.
– Пойди посмотри вместе с ними, дорогой. Я уберу со стола.
– Нет, – сказал Боб. – Ты посмотри Скотта, чудо-собаку.
– Папа, собака – это Зельда. – Нахмурившись, Пола вылетела из-за стола в гостиную.
– Ты идешь, мама? – спросила Джесси.
– Я бы ни за что это не пропустила, – сказала Шила, наблюдая за тем, как ее усталый муж собирает тарелки. – Увидимся попозже, Роберт.
– Ага.
Он убедился, что девочки крепко спят. Шила свернулась на кушетке с «до смешного неприличным» голливудским романом. Жан-Пьер Рампаль играл Вивальди. Боб притворялся, что читает «Новую республику». Напряжение становилось невыносимым.
– Хочешь выпить?
– Нет, спасибо. – Шила подняла глаза от книги.
– Ты не против, если я выпью?
– С каких это пор ты спрашиваешь разрешения? – Шила вернулась к своему роману. – Невероятно, – пробормотала она. – Ты не поверишь, где они этим занимаются в этой главе. Во время родео.
Господи, думал он, ну как я могу это сделать?
– Послушай, можно с тобой поговорить?
Боб сидел сейчас в нескольких футах от нее с необычно большой порцией виски в руке.
– Конечно. Что-то случилось?
– Ну, нечто вроде того. Да.
Мужчина наклонил голову. Внезапно Шила испугалась, положила книгу и села, выпрямившись.
– Боб, ты случайно не заболел?
Нет, но у меня такое чувство, что я действительно болен, подумал он. Боб отрицательно покачал головой. – Милая, мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
У Шилы вдруг перехватило дыхание. Сколько раз она слышала от своих подруг, как их мужья начинали разговор именно с этих слов. Нам нужно поговорить. О нашем браке. По мрачному выражению на лице мужа она решила, что он сейчас скажет: «Его уже больше не существует».
– Боб, – сказала Шила откровенно, – что-то в твоем голосе меня пугает. Я в чем-то провинилась?
– Нет, нет. Это я. Это сделал я.
– Сделал что?
– О господи, ты не знаешь, насколько мне тяжело это сказать.
– Пожалуйста, Роберт, эта неопределенность меня убивает.
Боб тяжело перевел дух. Его трясло.
– Шила, ты помнишь, когда ты была беременна Полой?
– Да?
– Мне нужно было слетать в Европу – в Монпелье – сделать этот доклад…
– И…?
Последовала пауза.
– У меня там была связь. – Он выговорил это насколько мог быстро. Так срывают с раны повязку, чтобы не причинять лишней боли.