– Да никто тебя и пугать не собирается, – спокойно ответила Дана. – И чем большее количество вас идет по нашему следу, тем лучше. Вы ведь и так обязаны выполнять мои распоряжения.
– С чего вдруг? – зашипел егерь от возмущения.
Вместо ответа женская рука теплым прикосновением опустилась ему на лоб, сразу унимая боль и останавливая кровотечение. Через минуту полного молчания на месте рубленой раны остался лишь розоватый шрам, и та же рука смыла кровь несколькими горстями снега. Только потом женщина удовлетворенно кивнула и ответила:
– Теперь догадался, кто я такая? Отпустите его!
Ашбун, пошатываясь, встал и недоверчиво пощупал еще совсем недавно лопнувшую от удара кожу. И ненависть в его глазах стала заменяться мистическим восторгом и безоговорочным раболепием. А губы непроизвольно зашептали:
– Госпожа Арчивьел?!
– Ну зачем же так сразу, – усмехнулась целительница. – Ты и Маурьи должен подчиняться. Не так ли?
– Так точно, госпожа Маурьи! – уже в полный голос рявкнул егерь, пытаясь встать на колени. Но был заранее остановлен взмахом исцелившей его ладошки.
– Нет времени, – сразу предупредила его Дана. – Мне жаль твоих павших товарищей, но в бою не до разговоров и демонстрации своего звания. Зато теперь я тебе приказываю: вернуться к своему полку, который нас преследует, и передать мои слова.
– Я готов, госпожа, передать любое ваше слово.
– Тогда слушай и запоминай! Во всем остальном мире люди живут почти в два раза больше, потому что у них при рождении не забирают благословенный дар самоизлечения. А здесь в смертях детей и взрослых виноват только черный монолит со своими приспешниками. Отныне каждый жрец с ларцом Кюндю – главный враг любого ашбуна. А инородное черное тело в центре Бавванди – это сосредоточие зла, лжи и предательства. Приказываю: уничтожать всех врагов нашей великой Успенской империи. Иди!
Кажется, егерь не совсем понимал, что ему сказали. Потому как стоял на месте с осоловелыми глазами и с видом умственно неполноценного человека. Собственное исцеление, стоящая перед ним Маурьи и даже странно вооруженные вокруг воины – все это, вместе взятое, и то не вызвало такого шока, как врезавшиеся глубоко в сознание слова уважаемой целительницы. Но стоило отдать парню должное, в себя он приходил довольно быстро. И как только Сильва его подтолкнула с выкриком «Бегом, марш!», он сорвался с места и резво затрусил в сторону виднеющихся уже в поле зрения сослуживцев. Пока длилась эта сценка, авангард полка уже резко приблизился, и теперь его отделяло от беглецов расстояние чуть больше чем в километр.
Заметившая это Дана резко обернулась, намереваясь сорваться с места и отдавая очередные распоряжения:
– Вдруг они его не послушаются. Поэтому занять господствующую высоту! Курт, направо! Петр, возьмешь левый борт… Черт! – воскликнула она в сердцах, растерянно осматриваясь. – Чего ты там до сих пор валяешься? Разлегся, понимаешь ли.
Ее лицо перекосилось на полуслове, а расширенные глаза уставились на Курта, который встал на колени возле неподвижного товарища. Похоже, что немец перекинулся с Петрухой несколькими словами и после этого воскликнул для остальных:
– Что-то сильно его ударило в спину! Возможно, камень. Но теперь Петруха ног не чувствует.
Впервые в своей жизни черноокая красавица разразилась гневной тирадой из сплошных ругательств. Причем основные обвинения приходились на голову штатного снайпера. Мол, кто его заставлял бросаться под скалу с минами да почему он такой неловкий да неповоротливый. Но с самого начала этой тирады Дана уже стояла над лежащим на животе парнем и пыталась касаниями ладоней по спине обнаружить повреждения. При этом руки она просунула под куртку и ремни разгрузки, которые ей дико мешали и заставляли еще больше нервничать. Дана вместе с Куртом стала помогать ей в перекатывании и раздевании товарища, тогда как оставшийся без малейшего присмотра граф Стредери и не подумал воспользоваться отличным шансом для побега. Наоборот, он встал рядом с копошащимися на земле воинами, изредка подглядывая за их действиями, но при этом вслух четко и подробно пересказывая то, что видел в глубине ущелья:
– А парень и в самом деле счастливчик. Не только живым после падения среди обломков остался, но и бегает как олень. Хотя ведь он с уклона спешит, вот и быстрее двигается. Ага, встретились, машет руками, приказывает остановиться. Надо было у него хоть звание спросить, вроде на рядового не слишком похож.
Парень и в самом деле оказался то ли капралом, то ли офицером, то ли весьма авторитетным воином. Его коллеги таки застыли на месте, явственно прислушиваясь к словам, а потом и внимательно присматриваясь ко лбу своего товарища. Причем кучка тяжело дышащих от бега воинов все время увеличивалась в количестве, и вскоре там уже стояла изрядная толпа, которой освобожденный из плена воин, видимо, все время повторял одни и те же слова. Комментирующий увиденное Джакомо вставлял и свои рассуждения время от времени, и по ним выходило, что простому народу не так уже легко поверить в то, что сказала Маурьи. Добавляя, что даже высокое звание целительницы не всегда сможет воздействовать на толпу. Тем более что сейчас вопрос решался не с толпой, а с большой по численности, спаянной железной дисциплиной воинской частью. Причем одной из самой лучшей в империи.
Но с другой стороны, граф делал огромные скидки на то, что в егеря, как правило, набирали людей весьма грамотных и чуть ли не лучше всех разбирающихся в политике. Они слишком много знали, слишком много видели, и подобный приказ от человека, повелевающего провинциями, мог бы упасть на вполне благодатную почву.
– Все зависит от их командира, – делал заключение Джакомо, присматриваясь, как в центр толпы пропустили парочку более грузных мужчин, – и от того, что известно этому самому командиру про ларцы Кюндю.
Сильва угрюмо подняла взгляд на дворянина:
– А твоя светлость как к этому относится?
– Для меня сомнений нет. – Граф даже не взглянул на спросившую его женщину, продолжая присматриваться к полку егерей. – Мне уже давно известно про то зло, что творится с младенцами. Да и про счастливую жизнь на остальных семи континентах в нашей семье знают издавна.
– Вот чудеса! – не сдержался немец от экспансивного возгласа. – Чего же вы тогда тут живете? Почему не боретесь с этой гадостью?
– Ха! Вам легко говорить! Вы наверняка выросли в совершенно иной обстановке. А у нас только за подобные разговоры целые древние династии исчезали бесследно. Страшно. Да и сбежать отсюда непросто. Не говоря уже о том, что родина все-таки. Как ни жутко, а жить надо.
Тем временем лежащий на боку Петр постарался улыбнуться Дане и довольно бодрым голосом предложить:
– Да ладно, чего тут со мной возиться. Только время теряете. Положите меня удобнее и оставьте побольше патронов, руки-то слушаются! И спокойно уходите…
Договорить он не успел. Только искривился с изумлением, выслушивая от целительницы очередные перлы нецензурной лексики. Которые, впрочем, завершились едким восклицанием: