По приемнику раздался голос Захара:
– Иди курсом сто сорок. Как увидишь излучину Москвы-реки, займешь эшелон триста метров и моргни посадочной фарой три раза. А потом головой крути на триста шестьдесят градусов. Наши зажгут прожектора вдоль полосы, и тут уж не мешкай.
– Понял! – гаркнул Тихон, хотя Захар услышать его не мог.
Вот черт! Объяснял же все Захар раньше, а выскочило из головы.
Тихон выполнил все в точности.
Аэродром оказался сильно в стороне. Иммельман, ручку газа до упора. Прожектора по условиям светомаскировки гореть долго не будут, и надо успеть сесть. Тихон подправил курс, добрал газ и спланировал на полосу.
Только самолет коснулся земли, как прожектора погасли. Тихон убрал газ до холостых и нажал на тормоза.
Когда самолет остановился, он перевел дух. Сердце колотилось – первая ночная посадка на истребителе. Скорости не те, что на У-2. Сложно все, но получилось.
К самолету подбежали механики:
– Жив?
– Жив!
– Глуши мотор!
Они покатили самолет на стоянку.
Тихон выбрался из кабины на крыло и спрыгнул на землю.
– Емельянов уже сел?
– Пару минут назад, в штаб пошел.
Сбитый «Юнкерс» записали как победу в группе – непонятно ведь, кто конкретно его сбил.
В штабе уже получили подтверждение о сбитом самолете. Без такого от защитников, прожектористов или пехоты сбитый самолет не засчитывали.
Для Тихона это был первый уничтоженный самолет – пусть и в группе. Есть свои особенности в ночном бою, видимость плохая. А еще сесть сложно при возвращении.
Захар похлопал Тихона по плечу:
– Нормально держался! И стрелял точно, я видел. Так держать!
Похвала приятна, что скрывать, хотя без ведущего Тихону ни черта бы не удалось. Опыта не было, а еще волнение мешало, все впервые.
Улеглись спать в казарме, но уснуть у Тихона не получалось. Все время он проигрывал в голове эпизоды боя. Ю-52 – противник для истребителя слабый, но повозиться пришлось. Скажем, «Юнкерс-88», «Хейнкель-111» или «Дорнье» и близко к себе не подпустили бы. У них оборонительное оружие посильнее и огневых точек больше.
К утру сон взял свое, но Захар уже толкал Тихона в бок:
– Подъем! Оправиться – и на завтрак!
Еда на фронте – дело святое.
Тихон быстро вскочил, умылся, оделся по форме, и оба направились в столовую.
Покончив с завтраком, пилоты высыпали на летное поле. Кто-то из БАО пригнал трофейный мотоцикл «БМВ» с коляской, и они начали гонять по заснеженному полю. Развлечение, однако!
Прокатился и Тихон. Мотоцикл ему понравился: мотор низкооборотный, но тяговитый, разгоняется легко.
Развлечение прервал комэск:
– Парни, помывочный день!
В баню шли строем, но не в ногу – строевики из летчиков плохие.
Какое же это удовольствие – помыться горячей водой, да с мылом, да с мочалкой! Редкое удовольствие в боевых условиях.
Каждому дали по маленькому кусочку хозяйственного мыла. Мылилось оно плохо и по внешнему виду больше напоминало тротил.
Когда одевались в чистое исподнее, стали вспоминать довоенные годы. Некоторые размечтались – выпить бы сейчас пива, да под сушеную воблу!
Тихон молчал, слушал. Не дай бог ляпнешь чего-нибудь, чего до войны просто не было, «вспомнишь», например, о тех же креветках.
Но во время войны пиво в Москве не продавалось, и мечты пилотов были неосуществимы.
В казарму возвращались в хорошем настроении и с шутками. Тихона напрягало, что все время приходилось себя контролировать. Вроде не шпион, но человек другого времени, он знал, когда закончится война и кто одержит в ней победу. Временами язык чесался сказать об этом, но приходилось помалкивать.
Интенсивные налеты бомбардировщиков на Москву кончились. С начала войны и до конца 1941 года немцы провели 76 налетов. Геринг и Геббельс уверяли нацию, что ПВО в Москве слабая и русская столица будет разрушена. В реальности же пилоты Люфтваффе несли большие потери.
Наши, кроме задействованных зенитных батарей, прожекторных дивизионов, аэростатных и истребительных полков закамуфлировали многие узнаваемые здания – Большого театра, библиотеки Ленина, комплекс Кремля, театр Красной Армии. Из дерева и фанеры были «выстроены» ложные здания.
Немцы произвели первый налет на Москву уже через месяц после начала войны – 22 июля 1941 года. А уже 27 июля комиссия НКВД на самолете ПС-84, фактически – лицензионном «Дугласе», совершила облет Москвы, оценивая, хорошо ли проведена маскировка. Днем еще можно было сориентироваться по некоторым характерным особенностям местности – изгибу рек, высотным зданиям. Ночью город жил в режиме светомаскировки, и разглядеть внизу что-либо было просто невозможно – сплошная темень. Большого ущерба городу бомбардировки не нанесли, хотя некоторые заводы сильно пострадали. Падали бомбы и на территорию Кремля.
Столкнувшись с сильным противодействием, немцы не оставили надежды на бомбардировки, но изменили тактику. Если до января на Москву шли большие группы – до нескольких сот машин одновременно, то потом налеты стали производиться мелкими группами, поэскадрильно, с разных курсов. Первые ночные вылеты осуществляли без истребительного прикрытия – ночью истребители слепы. Но затем гитлеровцы перебросили из Франции Ме-110 – тяжелые двухмоторные истребители. Для обычных боев они были слишком неповоротливы и уступали легким истребителям в маневренности. Но они были хорошо вооружены, на них подвесили прожектора и превратили в ночные, благо запас топлива позволял им сопровождать бомбардировщики в дальних рейдах.
Перед войной Гитлер сделал ошибку. Он приказал все внимание уделить фронтовым бомбардировщикам, коих выпустили много – «Юнкерсы», «Дорнье», «Хейнкели». А во время войны, когда появилась потребность в тяжелых и дальних бомбардировщиках, создать их уже не смогли. А потребность такая возникла – для бомбардировок Лондона, Москвы. Частично немцы смогли восполнить их нехватку ракетным оружием – ФАУ-1 и ФАУ-2, но только на Западном фронте.
Поздней ночью объявили тревогу, вылетали эскадрильей. Комэск успел сказать, что приближаются три группы бомбардировщиков. Взлетали по готовности, один за другим. Не успевала за взлетевшим самолетом осесть снежная пыль, как уже разбегался следующий истребитель.
Тихон старался не отставать от ведущего. Если на малой скорости после взлета это было нетрудно, то с ростом высоты и скорости – все затруднительней.
Комэск по рации передал ведущему – контролировать северный сектор.
На земле вспыхнули прожектора, стали шарить лучами по небу.
Из-за опасности напороться на тросы аэростатов истребители держались выше 4,5 тысячи метров. Были надеты кислородные маски – без них дышалось тяжело.