Он с радостью направил свою энергию и мысль к делу более простому и честному – расследованию убийства, но даже здесь его ожидали непредвиденные сложности. Поначалу дело обещало быть достаточно легким – небольшое сообщество людей, относительно изолированное здание; круг подозреваемых был изначально узок. Но уже на второй день он стал подозревать, что этот случай может быть тем делом, к которому следователи питают особое отвращение – когда убийца известен, но улик в глазах прокуратуры недостаточно, чтобы предъявить обвинение. И не надо забывать, что в этом деле полиция имеет дело с юристами. Они лучше других знают, что человека подводит в первую очередь его неумение держать язык за зу-бами.
Офис, в котором сидел Дэлглиш, не был загроможден ненужной мебелью, здесь было самое необходимое, и только очень наблюдательный посетитель мог распознать назначение офиса – хотя бы по тому, что хозяин никак не хотел этого. Здесь был минимум мебели – из той, что рекомендовали для кабинета коммандера верхи лондонской полиции: большой стол, стул, два удобных, хотя и с прямой спинкой стула для посетителей, небольшой стол для переговоров на шесть человек, книжный шкаф. На полках, помимо обычных справочников, стояли книги по полицейскому праву и криминалистике, учебники, статистические данные, недавние публикации министерства внутренних дел, последние парламентские законы и документы из Зеленой и Белой книг – словом, рабочая библиотека, говорившая о характере деятельности и ее важности. Три стены были голые, на четвертой висело несколько гравюр о работе полиции в Лондоне восемнадцатого века. Дэлглишу повезло: он нашел их в букинистическом магазине на Чаринг-Кросс, когда был сержантом полиции, он еще прикидывал, может ли себе позволить их купить, а сейчас эти гравюры стоили в десять раз больше. Они по-прежнему ему нравились, но гораздо меньше, чем в день покупки. Некоторые из его коллег устраивали в своих кабинетах нечто вроде демонстрации мужского братства, украшали стены иностранными значками, флажками, карикатурами, ставили на полки кубки и спортивные трофеи. Дэлглишу все это казалось надуманным, как если бы недостаточно знакомый со сценарием художник переусердствовал в своей работе. Для него офис не заменял частную жизнь, дом, личность. Это не первый его кабинет в Скотланд-Ярде – наверное, и не последний. Он был нужен ему только для работы и не для чего другого. А работа, несмотря на все разнообразие, стимулы и притягательность, была только одна. Единственный свет в окошке для Дэлглиша.
Он подошел к окну и бросил взгляд на Лондон. Это был его город, он полюбил Лондон в тот же день, как отец привез его сюда, сделав поездку подарком ко дню рождения. Город очаровал его, и хотя любовь к нему, как всякая любовь, переживала свои взлеты и падения, чары сохранились. Несмотря на постепенный рост и изменения города, в его сердцевине, крепкой, как лондонская кладка, сохранялся дух истории и традиция, придававшие значение даже самым скромным улицам. Панорама внизу всегда вызывала в нем восторг. Зрелище каждый раз казалось ему неким артефактом – иногда цветной литографией с нежными оттенками весеннего утра, иногда перьевым рисунком, любовно прописывающим каждый шпиль, каждую башню, каждое дерево, а иногда – мощной, энергичной картиной, написанной маслом. Сегодня перед ним возникла психоделическая акварель – размытые алые и серые пятна на сине-черном ночном небе, улицы – красные или зеленые в зависимости от светофора, дома с белыми, светящимися окнами, словно их приклеили, как аппликацию на черный задник ночи.
Что дает силы Кейт и Пирсу? Их рабочий день еще не закончился, но они еще молоды. Они держатся на адреналине; пятнадцатичасовой рабочий день, еда на ходу, если придется, – вот их обычное существование, когда идет расследование. Но он подозревал, что они получают от этого и удовольствие. Однако Кейт его волновала. После ухода Дэниела Аарона и появления в отделе Пирса Дэлглиш заметил в ней перемену, какую-то неуверенность, словно она перестала понимать, зачем она здесь находится и что должна делать. Дэлглиш старался не преувеличивать проблему, иногда ему даже казалось, что он ошибается, и она все та же уверенная, упрямая Кейт, умевшая соединить в себе порывистый, почти наивный энтузиазм новичка с опытностью и выдержкой, которые приходят с годами работы в полиции. Несколько месяцев назад, подумав, что ей, возможно, неплохо отдохнуть от работы, он предложил ей стажировку по профилю в университете, но она, помолчав, спросила:
– Вы считаете, тогда я буду лучше работать?
– Я не то имел в виду. Три года в университете могут стать для тебя прекрасным жизненным опытом.
– И ускорят продвижение по службе?
– И это тоже, хотя я об этом не думал. Конечно, степень имеет значение.
– Меня посылали на многие студенческие демонстрации следить за порядком. Если бы я хотела иметь дело с орущими детьми, то пошла бы в отдел по работе с подростками. Студентам, похоже, нравится заглушать криком любую речь, если она им не по вкусу. А когда в университете нет права голоса для всех, зачем он нужен?
Кейт говорила, как обычно, с заметным возмущением, но на этот раз он уловил в ее словах некоторую недоговоренность, которую расшифровал как удививший его сдержанный гнев. Такое предположение было не просто нежелательным – оно было обидным. Тогда Дэлглиш задумался, была ли ее реакция действительно связана со свободой слова и эмоциональной дикостью привилегированного класса или таилась в более скрытых и менее поддающихся определению вещах. Некоторый спад энтузиазма у Кейт, по его мнению, мог быть связан с уходом Дэниела. Он ей нравился – насколько, Дэлглиш никогда не пытался выяснить. Возможно, ее раздражал новичок, а будучи по природе честной, она понимала, что это несправедливо, и старалась как-то с этим справиться. Дэлглиш следил за ситуацией – больше ради отдела, чем самой Кейт. Хотя он беспокоился за нее. Ему хотелось, чтобы она была счастлива.
Дэлглиш отвернулся от окна как раз в тот момент, когда напарники вошли в офис. На Пирсе был распахнутый на груди плащ. Из внутреннего кармана торчала бутылка вина. Вытащив бутылку, Пирс торжественно поставил ее на стол перед Дэлглишом.
– Подарок на мой день рождения от чуткого дядюшки. Думаю, мы его заслужили, сэр.
Дэлглиш взглянул на этикетку.
– Это вино не для обычной пьянки. Сбереги его для хорошего обеда. А мы обойдемся кофе. Джуди все для этого хранит в соседней комнате. Организуешь, Пирс?
Пирс бросил на Кейт унылый взгляд, молча засунул в карман бутылку и вышел.
– Простите за задержку, сэр, – извинилась Кейт. – Док Кинастон долго работал в морге, но отчет пришлет с минуты на минуту.
– Что-нибудь неожиданное?
– Нет, сэр.
Больше они не говорили, пока Пирс не вернулся с кофейником, молоком и тремя чашками. Поднос он водрузил на стол для переговоров. Как раз в этот момент ожил факс, и все трое подошли к аппарату. Майлз Кинастон сдержал обещание.
Отчет начинался с обычных предварительных сведений: время и место вскрытия, присутствующие официальные лица, в том числе из следственной группы, фотограф, полицейский, оказавшийся на месте преступления, офицер связи, судебный эксперт и сотрудники морга. Под наблюдением патологоанатома с трупа сняли одежду, а парик с особой осторожностью передали хранителю вещественных доказательств. Лаборатория позже сообщит то, что они и так уже знают: кровь принадлежит Дезмонду Ульрику. Дальше следовала та часть отчета, которую они ждали: