Дэлглиш впервые услышал от Майлза Кинастона слова, выражавшие надежду в успехе следствия.
После отъезда Кинастона к делу приступили криминалисты. Дэлглиш отошел от трупа, оставив свободным важное пространство между кухней и ванной. Кейт и Пирс продолжали опрашивать жильцов. Начали они с мисс Кемп, но прошло уже сорок минут, как дверь ее квартиры захлопнулась, и Дэлглиш услышал, как молодые люди пошли по лестнице вниз. Они отсутствовали довольно долго, и он надеялся, что это говорит об их успешной работе. Сам он сосредоточил внимание на отдельных предметах в квартире.
Самым заметным из них было бюро у стены справа от входа. Несомненно, миссис Карпентер привезла его из прежнего дома: этот массивный письменный стол из полированного дуба был непропорционально большим для такой комнаты. Всю остальную мебель хозяйка купила заново. Двухместный диванчик у стены, круглый раздвижной стол в комплекте с четырьмя стульями, одно кресло напротив телевизора, установленного между окнами, – все выглядело совсем новым, будто мебель только что привезли. Современная, обычная, простая, без изысков – такая обстановка типична для номеров трехзвездочной гостиницы. Ни картин, ни фотографий, ни прочих декорирующих элементов. Комната женщины, у которой не осталось прошлого, эта комната давала минимум удобств и предоставляла возможность духу жить в свободном пространстве. В небольшом книжном шкафу справа от бюро стояли современные издания знаменитых поэтов и романистов – личная библиотека, заботливо подобранная, чтобы при случае под рукой была надежная литературная поддержка.
Дэлглиш вошел в спальню. В ней было меньше десяти квадратных метров и одно высокое окно. Здесь уже царил полный аскетизм: односпальная кровать, покрытая легким стеганым покрывалом, сбоку дубовый столик с лампой и полкой, стул, стенной шкаф. На полу рядом с кроватью простая коричневая сумка. Внутри – ничего лишнего, как у Венис Олдридж. Его, правда, удивило, что в бумажнике у миссис Карпентер лежали 250 фунтов в новеньких банкнотах по десять и двадцать фунтов. На единственном, вбитом в дверь крюке висел халат из добротной узорчатой шерсти. Туалетного столика не было. Возможно, женщина причесывалась и подкрашивалась перед зеркалом в ванной комнате, которая пока была недоступна – там работал Феррис. Если бы не ковер на полу, эта спальня могла быть кельей монахини – Дэлглиш почти физически ощутил, что над кроватью недостает распятия.
Он вернулся к бюро, откинул крышку и занялся поисками – хотя сам толком не знал, что ищет. Тщательный осмотр обломков ушедшей жизни был для него необходимой частью расследования. Женщина умерла из-за того, кем она была, где жила, чем занималась, что знала. Ключ к убийству – всегда рядом с ключом к жизни. Иногда Дэлглишу казалось, что эти поиски – бесцеремонное вторжение в личную жизнь, которую жертва теперь не может защитить, и он надеялся, что его руки в латексных перчатках, бережно, едва касаясь, перебирающие ее вещи, помогут понять суть ее лич-ности.
Ее вещи поместились бы и в меньшем бюро. В гнезде для бумаг четыре отделения из шести пустовали. В последних двух лежал конверт с неоплаченными счетами и еще один, побольше, на котором аккуратным почерком было написано: «Счета оплачены». Было видно, что миссис Карпентер платила по счетам четко в срок, а квитанции хранила только шесть месяцев. Личная корреспонденция отсутствовала. Пугающее сходство с содержимым стола Венис Олдридж.
Под гнездом для бумаг располагались два небольших ящичка. В правом лежали черные пластиковые папки с печатью ее банка – в одной хранилась информация о состоянии ее текущего счета, в другой, потоньше, регистрировался счет с немедленным доступом, его баланс составлял сто сорок шесть тысяч фунтов. Процент по вкладу был достаточно низкий, ни поступлений на него, ни снятия денег не было вплоть до 9 сентября текущего года, когда пятьдесят тысяч фунтов перевели на текущий счет. Дэлглиш вернулся к предыдущей папке и увидел, что деньги перевели, и спустя два дня десять тысяч были сняты со счета.
Затем он открыл буфет слева и еще три основных ящика – справа. В буфете было пусто. В верхнем ящике лежали три телефонных справочника. В следующем – только пачка писчей бумаги и конверты. И только в третьем – нижнем – ящике Дэлглиш обнаружил кое-что интересное.
Он извлек оттуда коробку с картотекой, аккуратно расставленной в хронологическом порядке, и ему стало понятно происхождение ста сорока тысяч фунтов на депозитном счете. В декабре 1993 года Джанет Карпентер продала дом в Хардфоре и купила лондонскую квартиру. История сделок прослеживалась в переписке агента по продаже недвижимости и ее стряпчего, отчетах оценщика и перевозчиков. Дом в Герефорде, выставленный на продажу тысяч на пять ниже реальной стоимости, быстро нашел покупателя. Мебель, картины и разные декоративные штучки хозяйка продала – не взяла с собой. Не очень ценные вещи отдала в Армию спасения, так что дом был полностью очищен. Там была еще копия письма стряпчему с просьбой уведомить нового хозяина, чтобы почту на ее имя он пересылал ему. Свой лондонский адрес миссис Карпентер никому не оставила. Так безжалостно и деловито расправилась она со своим прошлым, словно смерть внучки и снохи унесла не только их жизни.
Но она увезла с собой не только дубовое бюро. На дне ящика лежал заклеенный крупный манильский конверт. Не видя вблизи ножа для разрезания бумаги, Дэлглиш просунул большой палец под приклеенный уголок, испытав на мгновение смешанное чувство вины и раздражения, когда плотная бумага неровно оторвалась. В конверте было письмо на одной сложенной вдвое странице, пачка фотографий и еще одна пачка открыток – поздравлений на день рождения и Рождество, перевязанная резиновой лентой. На всех фотографиях была покойная внучка, на некоторых снимках она позировала для разных официальных целей, другие были любительские, они отражали ее жизнь с рождения, когда малышка еще лежала на руках матери, и вплоть до ее праздника на двенадцатилетие. Детское лицо с живыми глазами, излучающими веру в жизнь, с послушным видом улыбалось в объектив камеры на разных этапах развития: первый день в школе в новенькой форме – в улыбке нетерпение и страх; роль подружки невесты на свадьбе – на темных волосах венок из розочек; первое причастие – серьезные глаза под белой вуалью. Здесь были собраны все поздравительные открытки, которые она посылала бабушке на день рождения и на Рождество, начиная с четырех лет и до самой смерти. Написаны они были аккуратным почерком и явно своими словами – там говорилось о детских интересах, успехах в школе и любви к ба-бушке.
Потом Дэлглиш открыл письмо. Оно было написано от руки. Ни адреса, ни даты.
Дорогая Джанет!
Пожалуйста, простите меня. Я знаю, что поступаю как эгоистка. Я не должна покидать вас. Ральф мертв, теперь нет и Эмили, у вас осталась только я. Но я не смогу ничем вам помочь. Я знаю, вы тоже страдаете, но от меня пользы не будет. Я не могу больше дарить любовь, ничего не чувствую, кроме боли. Не могу дождаться ночи, когда можно принять снотворное, от которого иногда засыпаю. Сон – как маленькая смерть, но ведь бывают и сны, тогда я слышу, как она зовет меня, и знаю, что не успею на помощь – никогда не успею. Я всегда просыпаюсь, хотя молюсь, чтобы глаза мои не открывались, и тогда боль черной тучей накатывает снова. Я знаю, она никогда не утихнет, но жить с ней дальше – нет сил. Я могла вспоминать Ральфа с любовью, даже когда было невыносимо тяжело: ведь я была рядом с ним в последние мгновения, сжимала его руку, он знал, что я люблю его, мы оба знали, что такое счастье. Но о смерти Эмили я не могу вспоминать без чувства вины и смертельной муки. Я не смогу жить, представляя себе ее ужас, испытывая нестерпимую боль всю оставшуюся жизнь. Простите меня. Простите и постарайтесь понять. О лучшей свекрови я не могла мечтать. Эмили вас очень любила.