И я стал рассказывать об операции Якову. Амбруаз постоянно меня перебивал, уточняя детали операции. За разговором мне показалось, что мы приехали очень быстро. Вышли у богатого двухэтажного каменного дома.
– Амбруаз, – удивился я, – у тебя же было другое жилье?
– А теперь у меня вот это и еще слуги.
Перед нами распахнулись двери, и мы вошли. Прошли сразу в трапезную, где по распоряжению Амбруаза слуги стали накрывать на стол, внося закуски и вина. Амбруаз требовал продолжения рассказа, и мне пришлось, глотая слюни, рассказывать об обратном плавании на английском бриге, пленении, взрыве крепости и побеге. Глаза Амбруаза возбужденно блестели, он слушал, затаив дыхание. Когда я дошел до попрошайничества и езды на задке телеги, он хлопнул себя по коленям.
– Как это мне знакомо, я сам прошел через такие же испытания. Что же я тебя мучаю – садись к столу, ешь!
Я не заставил себя ждать и буквально набросился на еду. Амбруаз же еле успевал подливать вино себе, не забывая и мой бокал.
– Теперь мыться и подбирать одежду!
Слуги отвели меня в комнату, где стоял деревянный чан с горячей водой, я залез туда, и слуги стали тереть меня мочалками из морских водорослей. Вода быстро стала черной. Меня вытащили из чана, поставили в тазик и сверху обмыли чистой водой. Да, хреноватая у французов баня, никакого сравнения с русской, откуда выходишь чистым не только телом, но и душой. Меня закутали в простыню и отвели к Амбруазу. Долго он стоял перед своим гардеробом, давая мне на примерку свои вещи. Наконец я смог сносно одеться и обуться и почувствовал себя человеком. Чистый, сытый, одетый в чистую одежду – как немного человеку надо, чтобы на короткое время почувствовать себя счастливым. После примерок я присел на стул, и у меня начали слипаться глаза.
– Э, да ты засыпаешь!
Амбруаз позвонил в колокольчик, вошедший слуга отвел меня в спальню. Еле раздевшись, я рухнул в кровать и уснул. Мне показалось, что спал я недолго, но уж очень захотелось в туалет. На шум вышел Амбруаз. Вместе с переводчиком они по-прежнему пьянствовали за столом. Увидев меня, оба захохотали. Я удивился:
– В чем дело?
– Да мы поспорили, сколько ты будешь спать!
Мне тоже стало интересно:
– Ну и сколько же я спал?
– Ночь, день и ночь!
Вот это да. После побега из испанского плена я впервые был сыт, вымыт, спал в безопасности, не беспокоясь, что нападут разбойники или даже звери. Зато теперь чувствовал себя прекрасно. Я обратился к Амбруазу:
– Не мог ли ты ссудить меня небольшим количеством денег, я хотел бы добраться до дома. При первой же оказии я передам долг обратно.
Амбруаз снова захохотал:
– А почему бы тебе не отдохнуть здесь несколько дней или недель. С твоими руками ты бы мог сам заработать на обратную дорогу, и не только.
– У меня нет с собой инструментов, нет пациентов, меня никто не знает, нет помещения. Это нереально!
– Положись на меня, коллега! Инструменты, помещение, пациенты мои, руки и голова твои. Заодно я поассистирую и поучусь, а ты заработаешь.
Я немного поразмышлял – ну что же, предложение не лишено здравого смысла.
– Я согласен!
– Хорошо, сегодня отдыхай, завтра возьмемся за работу, я не сомневался в твоем согласии, поэтому уже подготовил пациентов из королевского двора и просто богатых. А теперь надо привести себя в порядок, одевайся, мы едем к цирюльнику.
Мы в карете съездили к цирюльнику, где меня подстригли, оправили бороду и усы.
На следующий день я проснулся рано, умылся, вместе с Амбруазом мы позавтракали и отправились в дом, который француз снимал под лечебницу. Одна за одной подъезжали кареты с господами и дамами, Амбруаз вкратце рассказывал о заболевании, я осматривал и назначал лечение или предлагал прооперировать. Оперировать совместно решили завтра, таких пациентов набралось шесть человек. На следующий день мы оба стояли за столом, накрытым простыней и превращенным в операционный. Француз многое почерпнул у меня – набор инструментов был неплох, в качестве обезболивающего применялась настойка опия, для стерилизации использовались спирт и огонь. Операции были не очень сложные, но к последней я уже подустал. Сказывались мои приключения. Дома мы обсудили дальнейший план ведения прооперированных пациентов. Так мы работали десять дней – операции, вечером дома обсуждение больных. Амбруаз внимательно все слушал, записывая на листке бумаги.
– Тебя сам бог послал мне в учителя, Юрий!
Через две недели я почувствовал себя достаточно окрепшим и отдохнувшим, заговорил с Амбруазом об отъезде. Француз слегка огорчился, но поскольку нрава был веселого и легкого, согласился со мной, притащил из комнаты увесистый мешок с деньгами, позвенел ими:
– Здесь пятьдесят золотых луидоров, твой гонорар. Тебе его с лихвой хватит на дорогу и на подарки семье.
Сказал про подарки он кстати.
– Амбруаз, покажи мне лавки, где торгуют подарками, я из Франции еще ничего не привозил.
– С удовольствием!
Слуги запрягли карету, и мы поехали. Город и все торговые заведения Амбруаз знал хорошо. Анастасии я купил платье по французской моде и благовония – так здесь называлось нечто похожее на духи, Мише – хороший плащ с серебряной застежкой на плече, себе взял пару пистолетов, запас пороха и пуль, без оружия я чувствовал себя неуютно, а также некоторую одежду на смену. Для вещей у кожевенника купил отличный баул из мягкой, хорошо выделанной кожи. Вечером Амбруаз устроил пир в мою честь, пили и гуляли до позднего вечера, в общем, время провели весело. Испанские приключения казались уже чем-то далеким, смутным.
Уром по распоряжению Амбруаза слуги подогнали к дому нанятый экипаж, мы позавтракали, попутно решая вопрос – ехать ли мне через Руан в Гавр или через Амьен в Кале. Амбруаз рекомендовал Кале.
– Сейчас идет война. Гавр намного южнее, не исключено, что там могут плавать испанцы, мне кажется, что ты не хотел бы снова попасть в их лапы. Кале значительно севернее, шансов наткнуться на испанцев меньше.
Я тоже склонился к такому доводу. Слуги вынесли мою единственную вещь – баул с подарками, где было и мое платье. Пистолеты я зарядил и сунул за пояс – в дороге всякое может случиться. Амбруаз вышел меня проводить, мы обнялись. Судьба уже второй раз сводит нас вместе, может быть, и не последний. Карета запрыгала по булыжным мостовым, заскрипела колесами по мостам. Положа руку на сердце, Франция мне понравилась больше, чем Англия или тем более Испания. Второй раз я покидал эту страну с добрыми воспоминаниями. Покорные англичане или агрессивные испанцы мне не понравились. Я поглядывал по сторонам из окон кареты, любуясь пейзажами. Конечно, зимний ландшафт не столь хорош, как летом, но и зима во Франции – как в России осень, снега нет и в помине. Правда, памятуя о российской зиме, я купил себе теплый кафтан, ничего более теплого вроде тулупчика или шубы здесь просто не продавалось. Мы остановились на обед в придорожном трактире и тут же пустились снова в путь. Я торопился домой, все-таки меня не было три месяца, считай, пока вернусь – в России весна будет. Через пять дней мы добрались до Кале, порта на побережье Ла-Манша. Я расплатился с кучером, взял свой баул и отправился искать корабль. Сухопутным путем ехать было еще рискованнее – германские княжества воевали с соседями, да и, как во время всякой войны, подняли голову разбойники всех мастей, на дорогах было неспокойно. Я обошел почти все суда, в нужную мне сторону не было никого. Начало темнеть, и мне пришлось искать постоялый двор. Нашел недалеко от порта недорогое заведение, переночевал и с утречка снова продолжил поиски. Удача улыбнулась на третий день – судно шло почти по пути – в шведский город Выборг. Владелец, он же капитан, был голландец – высокий детина с огненно-рыжей шкиперской бородкой, в высоких сапогах с отворотами. За место на судне с питанием заплатил два гульдена. Меня отвели в крохотную одноместную каюту на второй палубе. Судно было большим, пузатым, с многочисленной командой, о двух мачтах. Отплывали мы в обед, но поскольку идти мне было некуда, я остался на судне. После полудня по палубе забегали матросы, зазвучали команды. Судно на веслах медленно отошло от причала и, распустив носовой парус, лавируя меж стоящих судов, стало выходить в открытое море. Была небольшая волна, судно качало. Я стоял на палубе, ветер шевелил волосы, норовя забраться под одежду, хоть и теплая в Европе зима, все-таки прохладно. Я спустился в каюту, одно название – каюта, а так – хороший шкаф по размерам больше. Разделся и лег на койку, едва не упираясь в переборки ногами и головой. К вечеру пробила рында, пригласили на ужин. Небольшая столовая была под верхней палубой, сюда собрались немногочисленные пассажиры, судно в основном возило грузы. Поужинав в разноязычной компании, отправился спать, больше на корабле было делать нечего. Следующие два дня я слонялся по верхней палубе, попутно разглядывая судно. Довольно большое, крепкое, с большими парусами, оно производило впечатление надежности, добротности. Команда, как я успел заметить, была вышколена, распоряжения капитана бросалась исполнять тотчас же. Я предполагал, что плавание не доставит мне хлопот. Мы огибали побережье Дании, прошли пролив Скагеррак, вошли в пролив Каттегат. Море здесь сужалось, слева были видны берега Швеции – не к ночи будь помянуты, слева Дании. Начало смеркаться, поднимался ветер. Паруса были подняты, и мы полным ходом шли по проливу. А вот далее можно было идти несколькими путями, это я еще в мой первый поход во Францию изучил – налево через пролив Эресунн или направо через Малый или Большой Бельт. Я стоял на палубе и наблюдал – корабль повернул к Большому Бельту. Вероятно, этот пролив капитану нравился больше. Когда настали сумерки, выглянула луна, мы подошли ближе к берегу, в удобную бухту и бросили якорь. Я понимал капитана, идти по проливу ночью – полное сумасшествие. Поскольку ничего интересного не было, отправился отдыхать в свою каюту. Утро началось с железного грохота – выбирали якорную цепь. Солнца видно не было, тучи висели низко, обещая дождь, дул несильный, но холодный ветер. Судно разворачивалось в бухте, ударили в рынду, созывая пассажиров завтракать. Не спеша позавтракали яичницей с ветчиной и стаканом белого вина. После завтрака я вышел на палубу. Пролив был неширок, слева и справа виднелись датские берега, кое-где из воды выглядывали камни. Ветер постепенно усиливался, срывая с верхушек волн крупные брызги воды, которые долетали до палубы, попадая на лицо. Стоять на палубе становилось холодно и неприятно, я спустился в каюту. Корабль качало сильнее и сильнее, вместе с бортовой качкой появилась и носовая. Корабль иногда зарывался носом в воду, тяжело выныривая и сбрасывая с себя тонны воды. Неожиданно раздался сильный удар в район носа, затем крики матросов. Я вышел из каюты и пошел узнать, что случилось. Оказывается, ветром нас отжало к правому берегу пролива и ударило о камень. Паруса с обеих мачт уже были спущены, остался лишь косой носовой, чтобы корабль не потерял управляемость. На море было страшно смотреть – свинцовые волны вздымались высоко, норовя перехлестнуть палубы, ветер порывами валил с ног, шум стоял ужасный. До берега было около километра, но подойти было невозможно – каменные гряды тут и там выступали из воды. Корабль медленно продвигался вперед, сильно кренясь на правый борт. Я решил приготовиться к худшему – пошел в каюту, оделся потеплее, из оружия сунул за пояс только нож, памятуя о замокшем порохе в пистолете – да и вес лишний, если придется плыть. Постоял, раздумывая, и привязал к поясу кошель с деньгами. Груз, конечно, дело нежелательное, окажись в воде, будет тянуть ко дну, но и оставаться без денег мне очень не хотелось. Слишком уж свежи в памяти воспоминания о безденежном путешествии во Франции, когда, чтобы не умереть с голоду, приходилось просить подаяние, идти пешком или зайцем ехать на задке кареты. Черт с ними, остальными вещами, это дело наживное. Я вышел на палубу. Ветер только усиливался, переходя в сильный шторм. Судно почти незаметно оседало на нос, видно, пробоина была невелика или матросы успели частично ее заделать, уменьшив поступление забортной воды. Пока ситуация была управляемой, капитан стоял на мостике. Я пошел в носовую часть, спустился на нижнюю палубу. Никто из команды не обратил на меня внимания, все были заняты делом. Несколько матросов работали на водяном насосе, откачивая воду, несколько человек суетились у пробоины в правой скуле, наложив на нее деревянный щит и подпирая деревянными распорками, пока угрожающего ничего не было. Воды в трюме было по колено, но когда я по второй палубе шел к себе в каюту, по коридору бежали крысы. Как тут не вспомнить пословицу, о том, что крысы бегут с тонущего корабля, тревожный симптом. Я решил не сидеть в каюте, а находиться на палубе, пусть там сыро, холодно и ветрено, зато в курсе ситуации и корабль в случае чего покинуть можно быстрее. Решив так, я направился к трапу, желая подняться наверх, и в это время сильный удар свалил меня с ног. Было слышно, как внизу, в трюме с шумом льется вода. Из кают выбегали встревоженные пассажиры. Вскочив, бросился на палубу. Корабль правой стороной сидел на камнях, раскачиваясь под ветром в стороны. Капитан отдавал распоряжение собравшимся возле него матросам. До берега было еще ближе, видно, ветром и течением нас сносило. По-моему, самое время подумать о себе. Я стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти какую-либо деревянную штуковину, за которую можно было бы уцепиться, если корабль начнет тонуть. Тучи низко висели над бушующим морем, и было темно, как ранним вечером, хотя по времени не более полудня. Нос медленно погружался в воду, а ветром било о камни, увеличивая пробоину и ухудшая нашу и так довольно серьезную ситуацию. Видя, что конец судна неминуем, капитан распорядился спустить на воду единственную большую шлюпку, посадив туда пассажиров. За кормой на буксире была еще одна небольшая шлюпка, но штормом ее оторвало. Пассажиры спускались по веревочному трапу в раскачивающуюся шлюпку, рискуя или быть раздавленными между корпусом корабля и шлюпкой, или сорваться с трапа. Часть команды уселась на весла, и шлюпка отвалила от корабля. Направлялись к берегу. Я не стал бороться за место в переполненной шлюпке, решив дождаться ее возвращения. Но вернуться шлюпке было не суждено, отойдя на половину расстояния до берега, она была захлестнута волной и опрокинулась. Рядом со шлюпкой некоторое время виднелись головы, потом они исчезли. Ножом я срезал несколько веревок, обмотав их у пояса. Матросы рубили мачты, корабль все больше кренился, и они могли сломаться сами, покалечив и убив находившихся на палубе. Дождавшись, когда мачты упадут, я взял из рук одного из матросов топор и стал рубить какую то надстройку, пытаясь выдрать одну из стен, соорудив нечто вроде плота. Увидев гибель шлюпки, команда стала искать себе средства спасения. Я не стал дожидаться, когда корабль уйдет под воду, столкнул в море дощатый щит и прыгнул в воду сам. От холода сразу перехватило дыхание, я вцепился в щит и до половины взобрался на него, пытаясь грести ногами и удалиться от судна. Правда, ветер помогал мне, волны гнали щит к берегу, и через час-полтора, мокрый и продрогший, но живой я вылез на пологий берег. Встав, начал крутить головой, чтобы оглядеться. Судна не было видно, лишь ветер и волны гнали к берегу какие-то обломки. Кое-где мелькали головы моряков, пытавшихся спастись, но вот исчезли и они. Я оглядел берег, людей нигде видно не было, похоже, что спасся я один. Сев на землю, вылил из сапог воду, как мог отжал верхнюю одежду. Теперь надо было решать – куда идти. В принципе было все равно – влево или вправо, но мне казалось, что с борта гибнувшего судна мне виделись домики какой-то деревни. Я направился в их сторону, ощупывая – цел ли мешочек с деньгами. Он был на месте, как и нож за поясом. Я побежал по берегу, ветер дул с прежней силой, но порывы иногда чуть не сбивали с ног. Шел долго, спотыкаясь и падая на неровной почве. Наконец вдали показались домики небольшой деревеньки. Поскольку постоялого двора в таком маленьком населенном месте не будет, решил постучать и попроситься на ночлег в один из домов. Выбрал дом покрепче и поновее, постучал в ворота. На стук вышел опрятно одетый мужчина. Как мог, я объяснил жестами, вставляя иногда английские слова, какие знал, что корабль, на котором я плыл, утонул, наткнувшись на камни, мне нужны еда и ночлег. Как ни странно, он меня понял, может быть, кораблекрушения бывают в этих местах не очень редко? Меня завели в дом, раздели до последней вещи, повесили их сушиться перед круглой печью, накинули мне на плечи одеяло. Надо сказать, я замерз, пока шел в мокрой одежде. На стол передо мной поставили кувшин красного, крепкого вина и горячую кашу. Мяса не было, но я был рад и этому. Покушал, меня уложили на топчан в углу, недалеко от печки, было тепло, и меня быстро сморило. Несмотря на жесткий топчан, выспался хорошо и проснулся бодрым. Надел высохшую одежду, зашедший в комнату хозяин дал мне позавтракать, я нашел в кошеле мелкую серебряную монету и расплатился. Куда теперь идти? Я не представлял, где я нахожусь и какой город находится поблизости, лучше бы, конечно, это был порт, где можно было найти судно, мне еще предстояло переплыть всю Балтику. А в это время года она неспокойна. Ветер на улице стих, но темные тучи висели низко, грозя вылиться дождем. Хозяин вышел меня проводить за ворота и показал рукой, куда мне надо идти. Ну что же, пойдем по дороге. Сапоги еще были влажноваты и неприятно холодили ноги. Часа через полтора я вышел к небольшому городку, остановив первого же попавшегося мужчину, поинтересовался, что за город. Тот повторил несколько раз – Свеннборг. Я попытался вспомнить, где такой расположен, и не смог. Мужчина прутиком на земле нарисовал окружность и ткнул в нижнюю ее часть – Свеннборг. Так это что, остров? Я изобразил прутиком вокруг окружности волны, мужчина закивал: «Я, я». Я поставил знак вопроса и получил ответ – Фюн. Час от часу не легче. Да где этот остров расположен? Ниже острова я пририсовал побережье Германии и ткнул прутиком – Киль. Мужчина кивнул, я ткнул восточнее – Любек? Мужчина снова кивнул. Вот теперь была какая-то ясность. Я показал руками, как-будто гребу веслами, и мне показали рукой – вероятно, в сторону порта, куда я и направился. Порт – это было громко сказано. Был небольшой деревянный причал, стояло несколько лодок разных размеров, несколько из них с мачтами. У лодок возились рыбаки, несли в лодки сети. Я подошел, показал на себя, на лодку и сказал: «Киль». Почти никто не согласился, лишь один показал на небольшую лодку. Подойдя к ней, я увидел пожилого мужчину с натруженными руками.