А потом Маня вспомнила про шапку.
– Ба, ты можешь и Нарке такую шапку связать?
– Какую? – встрепенулась Ба.
– Такую, как у меня, красную с помпоном. Мы сегодня шли по улице, и все оборачивались на меня, а одна тетечка велела тебе передать, что это прелесть, прелесть, – подражая тону тетечки, рассказала Маня.
– А вы случайно не запомнили, как эту тетечку зовут? Ну, хотя бы приблизительно? – У Ба загорелись глаза.
– Неа. А что?
– Неважно. Если еще кто-то спросит тебя о шапке, говори, что ее связала тетя Фая.
– А почему? – удивилась Маня.
– А потому. Чтобы потом не приходили и не просили им тоже связать такие шапки, ясно? Видишь, ты уже для Нарки просишь. А потом еще другие придут. И что мне делать? Всему городу шапки вязать?
– А Нарке свяжешь?
– Пусть Нарка у своей мамы спросит. Если Надя согласится, то и Нарке свяжу.
Мы с Манькой вылезли из-за стола.
– Спасибо, Ба, – чмокнула я в щечку Манину бабушку. – А можно Манька меня до дому проводит?
– Можно, только быстро, а то уроки еще делать.
– Я мигом, одна нога здесь, другая там, – заверила ее Манюня и схватилась за скрипку.
– Ты зачем скрипку берешь? – удивилась Ба.
– Чтобы вперед себя выставить.
У Ба глаза полезли на лоб.
– То есть как это?
– Ну, а если Теть-Надя ругаться будет? Вдруг Каринка уже успела что-то учинить, и у Теть-Нади плохое настроение? Она рассердится, захочет побить Нарку, а я ее скрипкой прикрою.
Манька всучила Ба футляр, деловито нахлобучила шапку, взбила помпон и отобрала скрипку обратно.
– Пошли, Нарка.
Ба наконец очнулась и выдрала у внучки несчастный инструмент.
– Я позвоню Наде и предупрежу, что вы записались на танцы. И ругать она вас не станет. Обещаю.
– Ура, – обрадовались мы, – спасибо тебе, Ба, ты мировая бабушка!
Это бесконечное счастье – гулять по городу с подругой. Кругом еще зима и холодно, но снега осталось совсем чуть, только на верхушках холмов да за полуразрушенным сараем старьевщика дяди Славика. За этим сараем остановилось время – там дольше всех лежит снег и в самую жару цветут фиалки. Скоро закончится зима, и настанет сумасшедший март. А следом придет апрель.
Апрель – удивительный месяц. В апреле много радости и печали. В апреле день рождения Ба. В апреле Пасха, мы поедем в гости к бабуле на освященные куличи, обязательно возьмем с собой отварной форели, ведь Христос был рыбаком, и на столе кроме всего прочего должна быть рыба. Выезжать придется очень рано, с робкими рассветными лучами, потому что первым делом нужно навестить могилу деда на старом армянском кладбище Кировабада. И я снова окажусь напротив частокола из белых крестов. Вот и я, деда, скажу, вот и я. И зажгу свечу в изголовье. Дед умер четырнадцатого января. Я родилась четырнадцатого января.
В апреле случится день, называемый в народе «убило старухиных козлят». Однажды погожим апрельским утром упрямая старуха не послушалась попа и вывела козлят пастись на луг. А потом грянула колючая метель и погубила всех. Когда в солнечный и безмятежный день налетает ледяная буря, вытаптывает робкое весеннее цветение и, вдоволь наглумившись, трусливо отступает, оставляя за собой руины, люди друг другу говорят – сегодня убило старухиных козлят.
В апреле наступает грустный двадцать четвертый день. В этот день папа ходит мрачнее тучи, а по радио передают симфоническую музыку. Мы тихо шушукаемся по углам и делаем скорбное выражение лица, а вечером обязательно навещаем дедушку. Приходит мсье Карапет, они на пару с дедушкой вспоминают и рассказывают, а мы, затаив дыхание, слушаем и запоминаем, слушаем и запоминаем. Мы уже большие, мы многое знаем.
Потом будет май, а там и до лета рукой подать. В этом году родители обещали отправить нас в пионерский лагерь, и радости нашей нет предела. Откуда нам знать, что с первого же дня мы станем обрывать телефоны с просьбой незамедлительно забрать нас домой, а однажды, отчаявшись, предпримем попытку бегства? Нас поймают в километре от лагеря и отругают на вечерней линейке, перед всеми отрядами, под пустым флагштоком.
А до поездки в пионерлагерь случится наш гопак на сцене ДК, и на протяжении всего танца зал будет оборачиваться к жене дяди Григора тете Вере и сочувственно качать головой. А украинка тетя Вера будет часто моргать и утирать выступивший над губой пот согнутым пальцем.
Вообще с самого начала все с нашим выступлением пошло не так. Сначала дом культуры не выделил нам помещения для репетиций, и пришлось учиться танцевать в спортивном зале Маниной школы. В первый день занятий тетя Ано выстроила нас по ранжиру и сильно расстроилась, потому что перепад в росте составлял почти полметра, и в таком виде танцевать мы никак не могли. Но других желающих записаться в кружок не находилось, время поджимало, и мы стали репетировать в таком аляповатом составе.
Потом тетя Ано огорошила нас просьбой называть себя Анной Генриховной.
– А я думала, вас зовут Шейкривой, – развела руками восьмилетняя Мариам, и всем стало ужасно стыдно за нее. Но тетя Ано сделала вид, что ничего не слышала, и мы вздохнули с облегчением.
– Наринэ, девочка, – выговаривала по ходу занятий Анна Генриховна, – танец – это не нагибаться как Буратино и не чертить ногой по полу циркулем, надо быть легкой и грациозной, понятно?
– Понятно, – сопела я и с отчаянием утопающего загребала руками воздух.
– Мария, – вздыхала Анна Генриховна, – где у тебя талия? Убери живот! Глубоко вдохни и не выдыхай. А теперь покрути попой!
Манюня надувала щеки и вела круглым пузом вперед и назад.
– Раз-и, два-и, раз-и, два-и, – задавала нам темп Анна Генриховна, хлопала в ладоши, показывала по сто раз одно и то же движение и, расстроенная, качала головой – опозоримся!
С платьями тоже вышла история. Мы купили подходящую ткань и дружным коллективом сходили в ателье, где с нас сняли мерки. Но так как костюмы заказали не только мы, но и остальные коллективы нашего района (не во всех селах были ателье), то платья с фартучками мы получили чуть ли не накануне выступления.
– Ничего страшного, – успокоила отчаявшуюся Анну Генриховну мама девочки Мариам, вызвавшаяся помогать нам с костюмами, – мы нарисуем карандашом на фартучках узоры, а мамы раскрасят их гуашью.
– Это выход! – обрадовалась Анна Генриховна, и, пока мы водили по залу хороводы, отдаленно напоминающие разудалый танец гопак, они на пару с мамой Мариам разрисовали фартучки незатейливым узором.
– Девочки, запоминаем, – выкрикивала Анна Генриховна, – волны нужно раскрасить красным, кружочки – синим, а сверху пустить желтую полосу. Не перепутаете?
– Нет, – хором заверили девочки.