– Помогите ему, не видите, он совсем ослаб!
Мужчины бережно подняли Вилора на ноги. Наконец он смог рассмотреть все, что твориться, рядом, сбоку стояли еще два человека. Оказывается – целая группа людей прибыла сюда с Викторией, чтобы спасти его! Как все это могло быть? Как? Среди людей Виклор увидел высокого худого старика в роговых очках, он вновь внимательно разглядывал Щукина через линзы.
– Дедушка! Дедушка! Вот он мой Вилор! Правда, он красивый самый красивый!
Вика прижалась к Щукину и чмокнула в щеку, Вилор понял, что это она сказала этому загадочному старику.
И тут как в сказке из кустов вышел Павел Сергеевич. Клюфт буквально бежал, скорее всего, он приехал сюда на другой машине. Дед торопился, Вилор увидел издалека, как он волнуется. Какие эмоции его захватывают.
Виктория непроизвольно отстранилась от Щукина, словно почетно уступая место его деду.
Клюфт подбежал к внуку и обнял его, прижав голову Вилора к груди. Щукин услышал, как бьется сердце старика, оно колотилось дробью. Клюфт плакал, он плакал от напряжения и счастья.
– Вилор! Это наши деды спасли тебя, если бы не они, то ничего бы не получилось они молодцы! – щебетала рядом Вика.
Вилор улыбнулся, он увидел, что девушка обнимает своего старика, ее дед тоже слегка улыбался.
– Да Вилор Викторович, я заместитель прокурора города Красноярска Андрей Яковлев, – сказал мужчина в гражданском, что стоял рядом. – Имею честь официально вам заявить, что все обвинения в убийстве гражданки Скрябиной с вас сняты, вы невиновны, мы нашли настоящего убийцу. Вы свободны, а я от лица правосудия вынужден принести вам официальное извинение.
Вилор помрачнел и тихо спросил:
– Кто он? Скрябин?
– Да,… – ответил заместитель прокурора города. – Это он, это подтверждают вещественные доказательства, нож которым убита гражданка Скрябина, на нем отпечатки пальцев ее мужа. Это он организовал и спланировал убийство своей жены и попытался все свалить на вас.
– А откуда у вас взялись эти доказательства? – насторожился Щукин.
– Мне их прислали по почте, но кто, не знаю… неизвестно… аноним…
Вилор закрыл глаза. Вика бросилась вновь к нему, Клюфт, тоже поняв, что нужно уступить место, отстранился от внука.
– Теперь все будет хорошо… – прошептала она ему на ухо.
– Я знаю,… – ответил он.
И тут Вилор встрепенулся, он тревожно посмотрел по сторонам и затем крикнул:
– А где он?
– Кто?! – испуганно молвила Вика.
– Ну, он, это человек, что меня спас?!!!
– Кто тебя спас?! Ты сам выплыл… тебе к берегу прибило! – успокаивала его Виктория.
– Нет, это он вытащил меня из воды! Если бы не он я бы утонул! Он! Дед… ну как там его зовут?!!! Твой знакомый этот, что про Бога все говорит, как его Иаид, Иоим?
Клюфт вздрогнул, он тревожно смотрел на внука и тихо прошептал:
– Иоиль… Значит это он тебя спас… он… я знал…
– Да кто он? Кто?!!! – спросил заместитель прокурора. – О ком идет речь?
Клюфт отмахнулся:
– Да нет, нет, не о ком, так, это я так… ему показалось, показалось, он сам выплыл, – прошептал Павел Сергеевич, как-то тайно улыбаясь.
Вилор удивленно посмотрел на деда, он хотел уже было, что-то возразить, но промолчал. Он вновь закрыл глаза и прижал к груди Вику:
– Я хочу домой, я так хочу домой. Я хочу покоя любви и ласки…
– Поедем! Поедем!
* * *
Впервые за последние дни он был спокоен, более того ему было даже как-то приятно. Он медленно попивал коньяк, то и дело, поднося бутылку к губам. Он смотрел на воду, которая сначала была нежно розовой, но сейчас все больше и больше становилась бардовой. Кран, нежно журча, подливал в ванну теплую струю. Скрябин лежал в воде и как-то нелепо и безрассудно улыбался. Ему было уже все равно. Разрезанные на запястьях вены выпускали его жизнь. Она выходила медленно и тихо. Валериан чувствовал, что с каждой минутой он становится все дальше и дальше от этого света, от этого мира. Странно, но эти ощущения приближающегося конца вовсе не были страшными. Напротив, какая-то нелепая радость стучала мыслями в голове. Валериан улыбался, он и не думал, что смерть может быть такой сладкой и приятной. Коньяк все больше отуманивал сознание, Скрябин и этому был рад, он не хотел ничего думать и тем более вспоминать о прошлом, о своей жизни. Нет, сейчас это было лишним для него.
«Люди сами себя пугают смертью. Но по факту, что в ней страшного? Это лишь переход из одного состояния в другое. Смерть странное слово, но оно не самое страшное, что есть у человечества. Смерть – это просто конец и все. Конечно, конец всегда тревожен, а если что-то там дальше, но даже если и нет… что в этом страшного. Темнота пустота и небытие тоже не такие уж и плохие состояния. Никто тебя не тревожит никакой боли и никаких моральных мук. Ничего. Просто ничего…»
Скрябин в очередной раз глотнул коньяк, он закрыл глаза и вновь улыбнулся.
Он смог это сделать! Смог!
– Единственное чего я сейчас опасаюсь, так это наказания за свой поступок, – тихо, хрипловатым голосом сказал Скрябин.
– За какой из них? – вопросил незнакомец.
Он сидел в углу ванны на стиральной машинке и тихо курил.
– Просто говорят, что самоубийцы – это самые великие грешники, и что им никогда не будет прощения там… если конечно там, что-то есть.
– Возможно… именно это вас тревожит?
– Да,… – не открывая глаз, пробубнил Скрябин.
– Дело в том, что есть и еще одно преступление, за которое можно, как вы говорите… там… пострадать. Это убийство. Убийство вас разве не тревожит?
– Убийство?! Хм! Убийство… вы… знаете, нет.
– Почему?!
Скрябин, не открывая глаз, поднес к губам бутылку и глотнул коньяк. Кровь из раны методично капала в воду.
Кап, кап стучали часы жизни, да нет какие там часы, минуты последние минуты.
– Она должна была умереть. Все равно она должна была умереть. Как не странно это звучит, понимайте это как хотите, но она была лишней… слышите лишней! Бывает же такое, что человек становиться лишним! Просто, вот стал лишним и все. И ничего тут не поделаешь. Просто лишний.
Незнакомец ухмыльнулся, он покачал головой и тихо спросил:
– Это вы решили, что она лишняя?
Скрябин хмыкнул:
– Да ну бросьте! Это жизнь решила, что она лишняя.
– Жизнь не может решить, что человек лишний. На то она и жизнь.
– Как вы красиво рассуждаете. А сами-то вот, сидите и смотрите, как человек умирает. Вам не противно-то самому?
– Очень противно. Я себя ненавижу за это. Я вновь превратился в то существо, которое мне самому противно. Но, что сделаешь… ради справедливости.