– Нет, но я думал, вы хотели меня сами обедом угостить.
– Вижу, вы разговорились. Ну что ж, это хорошо. Пусть это будет хорошим началом в нашем сегодняшнем официальном разговоре. Допросе, а верее, «очной ставке». Вы когда-нибудь, раньше участвовали в «очной ставке»?
– Кто, я? Откуда? – удивился Павел.
– Ну, так, мало ли что… Ладно. Хватит, мне надоело. Итак, гражданин Клюфт, сейчас с вами будут проведены следственные действия, от которых будет зависеть ваша дальнейшая судьба. Если вы пойдете следствию навстречу, то, возможно, у суда будут причины смягчить вам наказание. Если же нет, пеняйте на себя.
– Мне даже не предъявили никакие обвинения. Только слова. И вообще, мое дело же вел другой следователь. Фамилия у него такая странная. Маленький, что ли. Лейтенант. Он же вел дело. Почему вы? – спросил Клюфт.
– Что?!! – завизжал Поляков.
Он покраснел и налился кровью. Вскочил с кресла и, схватив массивное пресс-папье, запустил им в Павла. Тот уклонился. Чугунная болванка просвистела рядом с ухом и ударилась в стену.
– А ну сядь на край стула! Сядь на край стула, скотина! – орал Поляков.
Павел медленно подвинулся и сразу почувствовал, как острые углы сиденья впились ему в ягодицы. Кровь перестала поступать в ноги.
– Сиди и молчи! Ты тут никто! Мое дело говорить, твое – отвечать! Понятно?! – немного спокойнее сказал Поляков.
Он опустился на стул. Испуганные криком начальника сержанты вышли из-за ширмы и встали по стойке «смирно».
Покосившись на них, Поляков рявкнул:
– А ну, что встали, ведите! Ведите эту сучку! Где там она?
– В соседнем кабинете!
– Давай ее сюда!
Солдаты скрылись за дверью. Павел напрягся. Он смотрел на Полякова и ждал. А майор смаковал этой паузой. Он издевательски улыбался. Он наслаждался тревожным и паническим ожиданием арестанта. Офицер понимал: этот человек сейчас настолько напряжен, что каждая секунда для него тянется как год. Каждая секунда превращается в томление, в мучение. Ведь ничего хорошего дальше для этого человека не произойдет. Произойдет только плохое. Очень плохое!
Клюфт дотронулся до совсем высохших и горячих от напряжения губ тыльной стороной ладони. Павел посмотрел на дверь.
– Вы, Клюфт, изначально неправильно заняли позицию. Вы себя вразумили борцом за справедливость. Жертвой обстоятельств. Жертвой предательства. А это неверно. Это изначально проигрышный вариант, – нравоучительно сказал Поляков и тяжело вздохнул.
Офицер поправил волосы на голове и, словно ожидая свидания с девушкой, одернул воротник гимнастерки. Павел понял, что он тоже нервничает. Хоть и хорошо это скрывает. Но почему? Значит, все идет не так, как он хочет. Значит, не все ему подвластно. Значит, и он не полный хозяин ситуации. Клюфт презрительно посмотрел в глаза этому человеку. Но стекляшки пенсне скрыли зрачки офицера. Поляков опустил голову, рассматривая бумаги на столе. Он поднял лист и что-то пробормотал губами. Что, Павел не расслышал. Но Клюфту очень захотелось сказать этому энкавэдэшнику какую-нибудь гадость! Словесную! Раз уж нельзя его ударить, поэтому холеному и выбритому лицу, так сказать гадость. Тем более, они сейчас в кабинете одни. Нет свидетелей. Нет возможности вообще кому-либо услышать, что тут происходит.
Павел дерзко спросил:
– Хм. А кто же я, по-вашему? Если не жертва? Кто? Я… и есть жертва. Жертва вот таких, как вы. Жертва мелких и жестоких людей, которые возомнили себя полубогами. Вот и все. Но учтите: все ведь, как вы говорите, в этом мире относительно. Все. И неизвестно, кто будет следующей жертвой!
– Что вы имеете в виду? – опешил Поляков.
– А то, что ваша власть небесконечна. Небесконечна. И вы можете вот так, потом…
– Что?! – завизжал майор.
Но тут хлопнула дверь. Сержанты ввели в кабинет женщину. Растрепанные волосы. Помятая одежда. Она стояла, низко опустив голову, немного тряслась то ли от холода, то ли от страха. Солдатам приходилось поддерживать ее под локти. Поляков поправил пенсне. Офицер, тяжело дыша (видно, все еще не мог оправиться от фразы, произнесенной Павлом), кивнул головой и, указав пальцем на стул возле своего стола, зло гаркнул:
– Сюда! Ведите ее сюда!
Конвоиры потащили несчастную. Женщина еле передвигала ноги. Даже несколько шагов по кабинету дались с трудом. Солдаты небрежно толкнули ее на стул. Бросили, словно старый тюк с ненужным бельем. Ветошь! Отходы! Человеческие отходы! Женщина повалилась на стул и зашлась в приступе кашля. Она харкала кровью. Сплевывая на пол красные пятна.
Поляков брезгливо поморщился. Но, пересилив себя, спросил противным хрипучим голосом:
– Арестованная, вы узнаете этого человека?! – майор кивнул головой на Павла.
Клюфт с содроганием смотрел на женщину:
«Кто это? Зачем ее привели? Зачем ее мучают? Что затеял этот страшный человек в пенсне?» – пронеслись мысли в голове у Павла.
– Арестованная, повторяю, вы узнаете этого человека? – взвизгнул вновь Поляков.
Один из конвоиров грубо схватил женщину за подбородок и силой повернул ее голову в сторону Павла.
И, о ужас! Ужас! Клюфт увидел лицо этого человека! Он узнал ее! Он узнал сидящую перед ним женщину! Это была Ольга Петровна Самойлова, ведущий политжурналист его родной газеты. Его наставник и профессиональный кумир! Человек, который сделал из него журналиста! Человек, который объяснил ему все тонкости профессии.
Павел не мог поверить своим глазам! Из цветущей и красивой женщины ее превратили в страшную и ободранную старуху! Мешки под глазами. Ссадины на щеках. Растрепанные грязные волосы. Набухшие синие губы. Сбитый подбородок. Совсем черная от грязи шея. Но главное – глаза! Совершенно пустые и впавшие глаза! В них уже не было того задора! Той искорки, той любви к жизни и оптимизму! Глаза! Страшные, почти мертвые, глаза совсем разочарованного и несчастного человека. Ольга Петровна попыталась улыбнуться. Но у нее не получилось. Она лишь скривила губы. Это было больше похоже на гримасу боли. На гримасу разочарования и безысходности. Самойлова что-то прошептала. Но, ни Клюфт, ни Поляков ничего не расслышали. Майор вскочил со стула и, вытянув руку, склонился над столом, указывая на Павла. Он, как показалось Клюфту, стоял как пугало на огороде. С вытянутой рукой. Обычное пугало! Соломенное чучело! И это «соломенное чучело» орало:
– Я тебя спрашиваю! Тебя, этого человека узнаешь? Узнаешь ли ты этого человека?! Отвечать громко и четко!
Но Ольга Петровна не ответила. Она опустила голову и вновь закашлялась. Женщина все ниже и ниже склонялась к полу. Еще секунда – и Самойлова бы рухнула на бетонные плиты. Конвоир схватил ее за волосы и, рванув, заставил выпрямиться. Он так и держал Ольгу Петровну за ее длинные и некогда роскошные волосы.
Поляков вновь заорал: