Тот, словно почувствовав опасность, убрал руку и, посторонившись, подтолкнул Павла к стулу. Клюфт не стал сопротивляться и сел. Поляков, как официант, ловко налил в чистую тарелку борща и положил рядом большой кусок белого пшеничного хлеба. От него пахло сдобой. Павел зажмурился. Ему захотелось схватить этот мякиш и жевать, жевать и глотать. Просто глотать!
– Ешьте, ешьте, Павел Сергеевич, небось, тюремная баланда-то уже опостылела за неделю? – Поляков взял кусок хлеба и толстым слоем намазал красной икрой.
Ее зернышки, как янтарные бусинки, светились волшебным светом.
Икринки, словно живые, переливались на горбушке. «А ведь в каждой икринке жизнь. Могла быть жизнь. Вот так. Из каждой могла бы родиться рыба. Но вот они лежат тут, на хлебе. И ждут, ждут своей участи, когда их отправят в рот! Когда их пережуют и переработают ненасытные люди! А потом там, в чреве, допустим, у этого подонка в белой рубашке, они превратятся в дерьмо! Господи! Как все, похоже, в этом мире! Как! И мы тут, все арестанты – как эти икринки! Мы все сидим и ждем, когда нас вот так отправят в эту волчью пасть под названием «суд» и потом, потом пережуют и, выплюнут на зону, или еще хуже – в подвал этой страшной тюрьмы, а потом кто-то пустит пулю в лоб. И мы, как эти самые икринки, будем лежать мертвыми, и нас, как икринок, просто превратят в дерьмо, закопав где-нибудь на безымянном кладбище!» – подумал Павел.
– Вы ешьте. Не стесняйтесь! – Поляков услужливо протянул Павлу ложку.
Но Клюфт опустил глаза и напряженно сказал:
– Спасибо! Я сыт. Мне бы чая!
– Что? – не понял Поляков.
– Я говорю, Олег Петрович, мне бы чая! – вызывающе повторил Клюфт.
Майор явно расстроился, хотя и попытался не подать вида. Он резким движением бросил кусок хлеба. Часть икры свалилась на скатерть. Пододвинув чашку, налил в нее густой и ароматный чай. От его запаха Павел вновь зажмурился. Он взял посуду в руку и медленными глотками отпил приятную на вкус жидкость.
Поляков отошел к окну. Он смотрел в мутное и почти замерзшее стекло. Что он там увидел, Клюфт не знал. Окно выходило в тюремный двор. Кроме корпусов и решеток да колючей проволоки там любоваться было не на что.
– Скоро новый год, – загадочно и немного романтично сказал майор. – А вы даже запомнили мое имя и фамилию, это похвально!
Павел допил чай и, сложив руки на коленях, отвернулся от стола. Он не мог смотреть на все это гастрономическое изобилие. Поляков это заметил:
– А вы, я вижу, человек упрямый, – майор достал из кармана серебряный портсигар и, постукав о блестящую крышку гильзой папиросы, закурил.
Майор медленно подошел к Клюфту и, щелкнув портсигаром, предложил Павлу:
– Возьмите. Курить возьмите.
Павел сглотнул слюну. Затянуться табаком – и можно перебить чувство голода. Клюфт попытался подняться со стула. Но Поляков надавил ему на плечо, и встать не позволил.
– Курите сидя. Курите. Еще настоитесь.
Павел вставил папиросу в рот. Поляков дал подкурить. Клюфт, ткнувшись в огонек носиком своей гильзы, закашлялся.
– Вы скажите мне, Павел, а когда она вас завербовала?
– Что? – не понял Клюфт.
Поляков наклонился к нему совсем близко. Лицом к лицу. И, пыхнув табаком в глаза, повторил:
– Эта бухаринская сучка, она вас учила вот так держаться на допросах?
– Не понял? – выдавил из себя вновь Павел.
– Все ты понял! – Поляков выпрямился и отошел от Клюфта.
Он вернулся на свое место и, сняв со спинки стула китель, медленно надел его. Павел напряженно курил, не зная, куда сбросить пепел. Он потихоньку стряхивал его в ладонь.
Поляков размеренно застегнул ремень. Портупею. Достал из кобуры свой «ТТ». Передернул затвор, дослав патрон в патронник.
– Вы знаете, Клюфт, какая вот удивительная штука этот пистолет. Вообще оружие. Раз! И нет человека! Раз – и нет жизни! – майор направил ствол на Павла и, прищурив один глаз, нацелился ему в лоб.
– А как вы думаете, за какое время долетит пуля до вашего лба?
– Что? – опешил Клюфт.
– Ну, сколько времени потребуется пуле долететь до вашего черепа? – ехидно переспросил майор.
– Ну, не знаю. Нисколько, мгновенно… – ответил Клюфт.
Он с вызывающим хладнокровием смотрел на этого человека, который метился в него. Нет, страха не было. Ненависть, одна ненависть и презрение. «Стрелять? Нет, он не будет стрелять. Он боится. Он испугается стрелять. Да и зачем ему это делать? Мараться? Нет, это не его удел», – подумал Павел.
– Нет, вы не правы, Павел. Вы не правы! – с издевкой в голосе сказал майор. – Есть время. Пусть и маленькое. Пуля будет лететь до вашего черепа долю секунды. Сотые, тысячные, не важно, но пройдет время. Это для нас, людей, это мгновение, а для какого-нибудь комара, у которого продолжительность жизни всего сутки, это много. Как целый день для нас, людей. Представьте, его сутки – это сто лет. А значит, и секунда – это много. Вот. Так что все относительно.
– Я не понимаю вас. Не понимаю, – Павел отвел глаза.
– Все вы прекрасно понимаете. И отказались кушать, я вижу, прекрасно все поняли. Почему? Вас кто-то учил? Кто? Она?
– Кто «она»? На кого вы все намекаете?
Майор тяжело вздохнул и, убрав пистолет в кобуру, прошел к своему рабочему столу. Он стоял в углу. Там же сейф, большой, массивный, и шкаф с книгами, в основном, как показалось Павлу по обложкам, это были полные собрания сочинений Маркса, Ленина и Сталина. Большой портрет вождя с трубкой во рту висел традиционно на стене за креслом. Кстати, оно тоже большое, из темного дерева, с резными ручками и оббитой кожей спинкой.
– Ладно, хватит, Клюфт, хватит. Все закончено. Все.
– Что «все»?
– Все! – Поляков опустился в кресло. – Раз вы не хотите есть, обед закончился. Садитесь вон на тот стул! – скомандовал жестко и властно Поляков.
Он, медленно надел пенсне и кивнул на одиноко стоящий посредине кабинета стул. Высокая спинка. И жесткое деревянное сиденье. Опять эта картина – «стул-эшафот».
Поляков достал папку с уголовным делом. Листая страницы, он читал протоколы. Павел медленно примостился на жесткое седалище, сжимая потухший окурок в кулаке. Он так и не решился его засунуть в карман, чтобы докурить в камере.
– Вы давно работаете на нее? – спросил совсем грубо Поляков.
Он явно преобразился. Из добродушного и гостеприимного хозяина вновь превратился в жесткого и властного следователя. Металл в голосе и небрежные взгляды сквозь стекла на носу.
– На кого? Вы о чем?
– Все, хватит. Я вас сюда пригласил не любезничать. Хватит. И так поговорили мирно. Вы думаете, у меня железное терпение?