Он с размаху встал со стула, опустился на пол, сцепил руки между колен и стал молиться:
— Господи, помоги! Я устал и запутался, испытания, которые посланы мне, сейчас кажутся непреодолимыми. Пошли мне сил, ясности помыслов и... самообладания. Моя замечательная Би сейчас одинока и обижена, дай же и ей энергии и собранности. Благодарю Тебя, Господи, за то, что залечил ей руку, и еще за то, что явил Свою милость Любительнице Иисуса—Четырнадцать в нужде ее. Теперь у нее все будет хорошо, я надеюсь. Еще я молю Тебя за Любителя Иисуса—Тридцать Семь, чей брат все еще отказывается от веры в Тебя, Господи. Пошли ему утешение. Я молю о том, чтобы с течением времени его брат тоже пришел к нам. Прошу Тебя, придай остроты моим мыслям и чувствам в моем грядущем общении с Любителем Иисуса—Восемь. Он давно чего-то хочет от меня, но он слишком застенчив, чтобы сказать, а я слишком глуп, чтобы догадаться самому. Молю Тебя за Шейлу, Рейчел и Билли Фрейм — особенно за Билли, который все никак не может пережить развод своих родителей. И за Рэя Шервуда, у которого прогрессирует болезнь Паркинсона.
Он запнулся. Может, Рэй уже и умер. Питер давно ничего о нем не слышал. Рэй со своей болезнью много лет был неотъемлемой частью Питеровых молитв, и будет жестоко перестать молиться о нем только на том основании, что они потеряли контакт. К тому же Питер все еще беспокоился о нем. Рэй, его улыбчивое лицо, подернутое страхом перед мрачным будущим, к которому направлялось его коварное тело, все еще стоял перед мысленным взором Питера.
— Я молюсь за Чарли Грейнджера, — продолжил он. — Молюсь о том, чтобы он однажды снова встретился со своей дочерью. Я молюсь за Грейнджер. Я чувствую, что она в опасности, что горечь отравляет ее душу. И за Тушку — жизнь, полная разочарований, сделала его толстокожим. Смягчи его, Господи, если на то будет Твоя воля. Еще я молюсь за Манили. Молюсь о том, чтобы ее мимолетное желание обрести Тебя в своем сердце не осталось просто кратким импульсом. Пусть окрепнет и станет серьезным устремлением к Христу. Я молюсь за Ко-ретту, которая дала этой планете имя и так надеялась, что жизнь ее станет лучше. Сделай ее жизнь лучше, Господи.
В животе у него урчало. Но Питер знал, что еще не достиг в своих молитвах той обнаженной искренности, на которую только Бог может рассчитывать. Что-то было корыстное, даже скользкое в том, чтобы остановиться на этом.
— Я молюсь за людей на Мальдивах и в Северной Корее и... в... э-э... Гватемале. Я не знаю их лично, и они для меня не слишком реальны, к моему безмерному стыду. Но они реальны для Тебя. Прости мне, Господи, ничтожество мое и себялюбие. Аминь.
Все еще недовольный собой, он потянулся за Библией и открыл ее, не выбирая, чтобы позволить Богу явиться в строках, на которые упадет взгляд. Он тысячу раз делал это, истерев переплеты множества Библий, наверное. Нынче всемогущий Бог открыл страницу тысяча двести шестьдесят седьмую, и первые слова, которые прочел там Питер, были: «Совершай дело благовестника, исполняй служение твое». Наставление Павла Тимофею, написанное в шестьдесят восьмом году от Р. Х., но именно это Бог советовал Питеру прямо сейчас. Исполняй служение твое? А разве он не исполняет? Разве не делает все, что только в его силах? Очевидно, нет, иначе Бог не заставил бы его увидеть именно эти стихи. Но что еще он мог бы сделать? Он проштудировал всю страницу в поисках разгадки. Несколько раз всплыло слово «учись». Он взглянул на страницу тысяча двести шестьдесят шесть. Еще одна строка бросилась ему в глаза: «Учись представить себя Богу достойным». «Учись»? Изучая Библию? Он посвящал этому бесчисленные часы. Тогда... чему еще Бог велит ему учиться?
Питер подошел к окну и взглянул сквозь стекло. Солнце уже встало, но висело еще низко в небесах и чуть не ослепило его своим сиянием. Он приложил ладонь ко лбу козырьком. За пределами пустынного асфальта он увидел оптическую иллюзию: целый легион человеческих тел продвигался вперед из-за противоположного крыла базы. Питер моргнул, чтобы видение исчезло. Оно не исчезало.
А несколько минут спустя он уже догонял толпу служащих СШИК. Казалось, все обитатели базы оставили здание и двинулись en masse [22] в сторону кустарника за пределами асфальтового покрытия. Поначалу Питер думал, что это, наверное, пожарная тревога или какая-то авария и база задымлена какими-то ядовитыми веществами. Но никто не выказывал ни малейшей тревоги или напряжения, все были в хорошем настроении. Кто-то нес в руке кофейную кружку. Какой-то чернокожий улыбнулся ему и кивнул — тот самый парень, бросивший Питеру маффин в первый день, как бишь его, Руди? Руни? Питер никак не мог вспомнить. Две женщины, которым он не был представлен, тоже помахали ему. Толпа оживленно гомонила. Это напоминало очередь на ярмарке или публику перед концертом.
Питер поравнялся с Хейз — ее он знал по имени, и она находилась к нему ближе всех. Хейз — педантичная дама-инженер, державшая речь на официальном открытии центрифужно-силовой установки. С тех пор Питеру довелось общаться с ней еще не раз, и он диву давался, до чего же восхитительно скучная особа эта Хейз. Ее занудство было настолько совершенным, что переросло в своего рода эксцентричность, причем ее полное неведение на этот счет само по себе было забавным и трогательным одновременно. Питер обратил внимание, что прочие служащие базы чувствовали по отношению к ней то же самое. Когда она начинала бубнить, в глазах у слушателя загорался веселый огонек.
— А для чего мы все сюда пришли? — спросил у нее Питер.
— Я не знаю, зачем сюда пришли вы, — ответила она, — могу только сказать, зачем мы пришли.
В других устах это прозвучало бы как грубость или сарказм. А она искренне пыталась оставаться в пределах того, о чем может говорить с уверенностью.
— О’кей, — согласился он, приноравливаясь к ее шагу. — Так зачем сюда пришли вы?
— Мы получили телефонный звонок от команды Матери, — сказала она.
— Да?
Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что она имеет в виду Большой Лифчик. Никто, кроме Хейз, не называл станцию «Матерью», она же постоянно талдычила это имя в надежде, что оно приживется.
— Они сообщили, что в этом направлении движутся животные. Стая. Или стадо? — Она наморщила лоб над неразрешимой дуальностью. — В общем, большое количество животных.
— Животных? А что за животные?
Она снова продемонстрировала глубину своих знаний:
— Местные животные.
—Я думал, здесь ни одного не водится.
Хейз приняла его удивление за скептицизм.
— Я уверена, что наши коллеги с Матери — надежные свидетели, — сказала она. — Не верится, чтобы они могли сыграть с нами шутку. Мы обсуждали такого рода шутки на брифингах СШИК, и все согласились с тем, что подобные розыгрыши контрпродуктивны и потенциально рискованны.
Питер кивнул, сосредоточившись на окружающем ландшафте. Видимость была неважная, и не только из-за сильного солнечного сияния, но также из-за тумана, обильно клубящегося по земле, расползающегося на сотни метров, словно рой призрачных облаков перекати-поля. Глаза подвели его — нечто невидимое зашевелилось было впереди, но минутой позже, когда туман немного рассеялся, оказалось, что это кустики каких-то растений, скромно цеплявшиеся за почву.