Ее голос, слегка приглушенный косынкой, звучал напряженно. Она сплела руки на груди, и он заметил темный язычок пота на подмышках ее спецовки.
— Сколько раз вы бывали здесь? — поинтересовался он.
— Раз десять. Я привожу им лекарства.
— Вы шутите!
— Я фармацевт.
— Я не знал.
Она вздохнула:
— Похоже, я зря старалась, когда мы встретились первый раз. Вы же пропустили мимо ушей все, что я тогда сказала. Мою приветственную речь, мое детальное объяснение, каков порядок получения лекарств в аптеке в случае необходимости.
— Извините, наверно, у меня все мозги взболтались.
— Скачок иногда именно так действует на людей.
— На слабаков, да?
— Я этого не говорила. — Грейнджер обхватила себя руками еще сильнее, нервно прижимая ладонь ладонью. — Хватит, пора разделаться с этим. — Последнее замечание его не касалось, она смотрела на здание с нарисованной звездой на стене.
— Мы в опасности?
— Насколько я знаю, нет.
Питер оперся коленом на бампер и более пристально изучил все, что можно было рассмотреть в поселении. У строений, хоть и прямоугольных, края не были прямыми, каждый кирпич представлял собой хорошо отполированный ромб, глянцевый кусок янтаря. Скрепляющий их материал не содержал песка, скорее это был какой-то пластиковый герметик. Нигде не было прямых углов, ничего острого или рифленого. Казалось, что архитектурная эстетика заимствована у детских площадок. И не то чтобы строения эти были инфантильными или простоватыми — нет, в них было некое монотонное величие, и они явно были очень прочными, а теплые тона были... как бы это сказать... очень теплыми. Но в целом Питер не мог сказать, что он нашел их привлекательными. Если Бог благословит его и он построит здесь церковь, она будет иной, противопоставив себя здешней приземистости. Как минимум надо будет... Ну конечно же! — он сообразил, почему это место так его удручало. Нет ни башни, ни даже башенки, ни одного флагштока, ни единой треугольной крыши. О, здесь нужен шпиль!
Видение церковного шпиля долго сверкало в мыслях Питера, так что он не заметил, как шелохнулась штора из бусин в ближайшей к ним двери. Когда он моргнул и сфокусировал взгляд, некто уже вышел из дверей и встал перед Грейнджер. Это случилось слишком быстро, как показалось Питеру, и недостаточно драматично, смазав эффект, подобающий первой встрече с обитателем Оазиса. А ведь встреча должна была произойти с церемониальной медлительностью, в амфитеатре или на середине длинной лестницы. Вместо этого свидание уже началось, а Питер прозевал начало.
Это существо — этот человек стоял очень прямо, но высоким он не был. Пять футов с третью, может, с четвертью. (Странно, что эти имперские меры — «дюймы», «мили» — упорно не отмирают.) Так или иначе, у него или у нее сложение было хрупкое. Тонкие кости, узкие плечи, скромная наружность, совсем не та зловещая фигура, с которой Питер готовился столкнуться. Как и было предсказано, капюшон и монашеская сутана из пастельно-голубой ткани, невероятно похожей на ту, из которой шьют банные полотенца, покрывали все тело, подол терся о носки мягкой кожаной обуви. Намека на выпуклости груди не было, так что Питер, понимая, что это слишком шаткое доказательство, но не желая забивать себе голову неуклюжими догадками, «он» это или «она», решил считать это существо особью мужского пола.
— Привет, — сказала Грейнджер, протягивая руку.
Оазианец тоже протянул руку к руке Грейнджер, но не пожал ее, скорее просто коснулся кисти осторожными пальцами. На руке была перчатка. Число пальцев у перчатки — пять.
— Вы здеςь, ςейчаς... — сказал он. — ςюрприз.
Голос его звучал нежно, пронзительно, с придыханием, как у астматика. Вместо звуков «с» возникал чавкающий призвук, как если бы спелый фрукт разъяли пополам.
— Не слишком неприятный сюрприз, надеюсь, — ответила Грейнджер.
— Надеюсь вмеςτе ς вами.
Оазианец взглянул на Питера, слегка приподнял голову, так что тень от капюшона выскользнула из-под него. Бдительность Питера усыпили привычные очертания тела оазианца и пятипалая рука, и он, ожидая увидеть более или менее человеческое лицо, вздрогнул.
В этом лице не было ничего от лица. Напротив, похоже оно было на массивную беловато-розовую сердцевину грецкого ореха. Или нет, вот на что: на плаценту с двумя эмбрионами, двух- или трехмесячных близнецов, безволосых и слепых — голова к голове, колени к коленям. Их распухшие головы, фигурально говоря, составляли раздвоенный лоб, их тщедушные спинки с выгнутыми позвонками формировали щеки, их хилые ручки и перепончатые ножки являли в сплетении прозрачной плоти то, что могло содержать в неразличимом для Питера виде, — рот, нос, глаза.
Конечно, никаких эмбрионов не было и в помине, лицо было как лицо, лицо оазианца, и ничего боле. Но как Питер ни старался, он не мог подобрать слова для описания, он мог только сравнивать с тем, что ему знакомо. Он обязан видеть лицо это как гротескную пару эмбрионов, расположенных на чьих-то плечах и прикрытых капюшоном. Потому что если бы он не позволил себе аналогии, то, вероятно, всегда смотрел бы на них ошеломленно, переживая первоначальный шок, проваливаясь в головокружительную дурноту, как проваливался в тот душераздирающий первый миг, пока он искал надежное сравнение, за которое смог ухватиться.
— Ты и я, — произнес оазианец. — Никогда прежде.
Вертикальная складка на середине лица слегка изогнулась, когда он складывал слова. Эмбрионы потерли колена, образно говоря. Питер улыбнулся, но не смог выдавить ответ.
— Он имеет в виду, что не встречал вас раньше, — сказала Грейнджер. — Или, другими словами, он приветствует вас.
— Привет, — сказал Питер, — меня зовут Питер.
Оазианец кивнул:
— τы Пиτер. Я запомню. — Он повернулся к Грейнджер. — τы принесла лекарςτва?
— Немного.
— Как немного?
— Я покажу, — сказала Грейнджер, подошла к багажнику и подняла крышку.
Она покопалась среди наваленного там — бутылки воды, туалетная бумага, холщовые мешки, инструменты, куски брезента — и вытащила пластиковый тубус, не больше коробки для школьных завтраков. Оазианец следил за каждым движением, хотя Питер все еще не мог сообразить, чем же именно оно, то есть, простите, он следит за каждым ее движением.
— Это все, что я смогла добыть в аптеке, — сказала Грейнджер. — Сегодня по расписанию не тот день, когда привозят лекарства, понимаете? Мы здесь по другой причине. Но я не хотела приезжать с пустыми руками. Так что это, — она протянула ему тубус, — сверх того. Подарок.
— Мы разочаровавшиςь, — сказал оазианец. — И в τо же время признаτельны.
Наступила пауза. Оазианец стоял, держа пластиковую емкость, Грейнджер и Питер стояли, глядя, как он ее держит. Луч солнца взобрался на крышу автомобиля, и она засверкала.