Алла Викторовна пристально глядела на сына.
– Завтра я работаю допоздна, – сказал он, – и может даже… В общем, ты не волнуйся, если я задержусь на всю ночь и дольше.
Полковник Гущин, хоть и обещал задержаться, однако прибыл в ресторан «Кисель» в Доме на набережной почти вместе с Катей, но разными путями. За этот долгий день он успел побывать во многих местах – и в прокуратуре, и в следственном комитете, и даже в Москва-Сити, в консалтинговой компании, которую столь спешно ради отпуска и зарубежной командировки покинул Аркадий Витошкин.
Катя провела этот день тихо, у себя в кабинете Пресс-центра, по-прежнему изучая дела. На этот раз она сконцентрировалась на судебных протоколах дела о взятке прокурора Грибова. Сын его Алексей на суде не фигурировал, его из судейских никто не допрашивал. Вообще этот человек действительно настоящий невидимка. Никаких материально-процессуальных следов, одни лишь домыслы и предположения о взлелеянной им ненависти и мести.
Катя приехала к Дому на набережной вместе с сотрудниками уголовного розыска и управления, которое возглавлял Игорь Вавилов. Возле «Киселя», смотревшего окнами на Москва-реку, – большое количество дорогих машин. Катя вместе с сотрудниками вошла в ресторан, и тут же они оказались в руках хостес, который распоряжался приемом гостей поминального обеда. Катя сразу поняла, что не только зал, но и весь ресторан зарезервирован, Вавилову это должно было влететь в копеечку.
Вавилов стоял в небольшом холле, отделанном безвкусным фальшивым мрамором, он был в штатском, выглядел сосредоточенным, погруженным в свои мысли. Его окружали гости и отвлекали своей вежливой осторожной болтовней, как это и случается на поминках. Тихие разговоры вполголоса, сочувственные взгляды. Но за всем этим Катя не заметила искренности. Все было как-то натянуто, искусственно. Наверное, потому, что компания собралась в «Киселе» слишком разная и слишком большая – с одной стороны «партия» тестя Вавилова, где преобладали «большие шишки» разного толка, с другой – скромные коллеги Вавилова – в меньшинстве.
Духа Полины, этой девушки, юной жены, погубленной так страшно и ни за что, тут нет…
Тут все торжественно и казенно…
Катя оглядела ресторан «Кисель». Он давил своим нелепым дизайном. Казалось, тут собрали какие-то осколки прошлого и попытались слепить воедино, но все это резало глаз – бархатные стулья и диваны, грубый хрусталь, тусклый искусственный мрамор стен.
Катя отошла в сторонку, и тут ее разыскал Артем Ладейников. Она была рада – хоть одно живое лицо во всем этом паноптикуме.
– Игорь Петрович старается держаться молодцом, – шепотом поделился Артем. – Он мне сказал, что и не предполагал, что будет столько народа. Это его тесть наприглашал. Даже здесь этим пытается напомнить, какая он значимая фигура. Игорь Петрович Юлю хотел позвать. И я ее довезти пообещал в целости и сохранности даже на ее костылях. Но она отказалась. Ей еще это не по силам с ее травмой.
– Юля славная, – Катя улыбнулась Артему.
Тут они увидели полковника Гущина – он прибыл и здоровался с Вавиловым и с коллегами из министерства.
В большом банкетном зале накрыт длинный стол. Хрустальные люстры сияли. Все было готово, по залу как челноки сновали официанты в форменных белых куртках. На них никто не обращал внимания.
И вот всех пригласили «трапезничать». Катя и Артем сели на дальний конец стола, почти у самой двери. Поэтому именно они стали первыми свидетелями и участниками того, что произошло в банкетном зале в самый разгар поминок.
Пока гости собирались, беседовали, рассаживались, поднимали тосты, на кухне ресторана «Кисель» царил сущий ад.
Там стояла невыносимая жара от работающих электрических плит и духовых шкафов. В центре кухни гремел сковородками, орудовал ножами, махал руками на нерадивых, орал матом шеф-повар Валера. Он был в одной тельняшке без рукавов, потому что с него пот катил градом, и он то и дело вытирал крахмальным полотенцем свою лысую голову. Подручных поваров и официантов он подстегивал ругательствами. Одновременно готовил сам сразу несколько блюд на «горячее» и на «десерт» – орудовал как бешеный, как сторукий Шива в кулинарном танце – шинковал, резал, смешивал соусы, украшал блюда, выкладывал муссы. И тут же все обязательно пробовал, с ложки, а порой просто тыча пальцем в миску с соусом или ванильной глазурью.
Необычный вкус…
У соуса и у глазури – пикантный какой-то…
Пару раз он застывал и вперялся взглядом в кого-то из официантов или помогающих – их тоже было немереное количество. Но словно не узнавал или делал вид, что не может припомнить имен в этой кутерьме и лишь орал матом, чтобы персонал «шевелил задницей».
Официанты сновали как угорелые. Но это лишь на кухне и в подсобных помещениях. В банкетном зале они превращались в бестелесные тени, пытаясь «служить хорошо» и в надежде на щедрые чаевые. В этой суете мало кто обращал внимание на то, что происходит вокруг. Поминки на девяносто персон – это не шутка, это большой куш для ресторана в кризисные времена. Это масштабное мероприятие. А ведь говорили сначала, что это будет просто скромный семейный поминальный обед на «девять дней». Но, видно, у заказчиков свое собственное понимание скромности и приватности.
Повар Валера в страшной запарке готовил и сервировал «блюда от шефа». Вот он завершил «последний штрих», переложил свои кулинарные шедевры на сервировочную тележку на колесах, полил коньячным соусом. И, стерев пот со лба, напялил на себя крахмальную шеф-поварскую куртку и колпак. Он собирался лично представить свою стряпню гостям. В животе неожиданно громко заурчало. Шеф-повар Валера погладил впалый живот свой и захлопал по карманам поварской куртки в поисках зажигалки. Коньячный соус а-ля фламбе он собирался поджечь уже в дверях банкетного зала.
Катя чувствовала себя неуютно. Ее подавляло обилие совершенно незнакомых людей. Некоторые с надутыми физиономиями явно считали себя весьма важными персонами и лишь снисходили до Игоря Вавилова и его горя.
Вообще все это пиршество мало походило на обычные поминки. О соболезнованиях семье и мужу Полины приглашенные говорили лишь первые пять минут. А затем разговоры за столом перешли в совершенно иную плоскость. Наблюдалась поразительная разобщенность и кулуарность в интересах и разговорах.
Гости разглагольствовали, сначала из приличия вполголоса, но затем все громче и громче. Мало кто слушал друг друга, иногда даже вспыхивали короткие перепалки.
На уголке стола иссохший как мощи старичок с пастозным лицом, порой мелькавший на телеэкране, истерично и пламенно толковал как глухарь на одну и ту же тему – о том, как он с единомышленниками заказал художнику, проспиртованному водкой еще с брежневских времен, картину… нет, что там картину – «лик иконописный» вождя всех времен и народов «великого Сталина». И когда сидящий напротив банкир-промышленник ядовито поинтересовался у него, в каком же это храме православном они намереваются освящать икону «Виссарионыча усатого», старичок вспыхнул как девственница алой зарей и застучал ножом по тарелке, требуя внимания собравшихся к своим нескончаемым филиппикам.