– Так что вас беспокоит-то? – невинным тоном поинтересовался у режиссера Волк.
– Эх, Вовчик… ну как ты не понимаешь, – скрипнул профессиональный стул, вновь занятый режиссером. – Да, сцена просто бомба, но на одном этом фильм не сделаешь!
Вероятно, Волк решил промолчать, так как после паузы режиссер продолжил:
– И не смотри на меня так. Эта девочка прищемила дверями мое чувство прекрасного. Такой типаж! Такой характер!
– Не слышу в вашем голосе заслуженного торжества, – заметил Волк. – Не похожи вы на старателя, нашедшего «Кох-и-Нор» [9] в навозной куче.
– В том-то и дело, – ответил Брюковкин. – Сам же видишь, ну не сможет она сыграть! Второй раз ты этот трюк с ней не провернешь, а сама она… – И опять Волк промолчал, так что следующая реплика тоже была режиссерская: – И отпустить ее я уже не могу. Потому что… потому… – И взгляд режиссера стал, что называется, умилительным. – Мне приятно на нее смотреть.
– Да понимаю я… – ответил Волк. – Или вы думаете, я в нашем ремесле ничего не смыслю? Не можете – так и не отпускайте. Делайте свой алмаз бриллиантом, вы же не абы кто, а Брю-ков-кин!
– Вовчик, ну хватит, – ей-богу, складывалось впечатление, что Внутренняя Богиня, или кто там у режиссера заведует чувствами, вот-вот замурлыкает, как довольный манул. Но через миг его тон изменился. – Но, боюсь, ничего не выйдет. Сам же видишь…
Красная Шапочка подняла голову. Она лежала на полосатом матраце, а помощник оператора Семен, высокий детина с дредами, безостановочно щелкал фотоаппаратом, снимая девушку в разных ракурсах.
В это время Внутренняя Богиня Оленьки чувствовала себя капитаном Ван Стратеном [10] – вокруг бушевала буря, сверкали молнии, соленые брызги, подозрительно напоминавшие по вкусу слезы, летели в лицо и застили глаза, но решимость в сердце девушки горела ярче маяка на мысе Доброй Надежды.
– Кто не сыграет? – твердо возмутилась Оленька, по-детски закусив губу. – Я не сыграю? Да я что угодно сыграю! Не только этого вашу инженериху, или как там ее…
– Инженю, – подсказал Волк.
– Да, извините, – смутилась Красная Шапочка. – Не запомнить элементарные вещи может либо профессионал, либо неуч, но я…
Режиссер завороженно глядел на Красную Шапочку, заранее желая верить в ее талант.
– Не только инженю, я вам и Беллу… что там Беллу! – неловко вставая с матраца, Оленька погрозила тонким пальцем с розовым лаком на ногте, и одновременно поправляя чудом оставшуюся на голове красную шляпку. – Я вам и Жанну д'Арк, и ту героиню с «Титаника» сыграю! Вы меня еще не знаете!
– Верю! – Режиссер вскочил со стула, опрокинув его. Не то полупустая, не то наполовину полная чашка остывшего чая выплеснулась на змеящиеся по земле провода, выпрыгнула из рук Львовича и застыла в траве. А Брюковкин, казалось, сам вот-вот взлетит от радостных эмоций. – Вот теперь верю! Я же говорю, у тебя большое будущее. Вместе с тобой мы покорим Канны…
– …Покорим, если найдем нового спонсора, – пробормотал Волк, но никто не обратил на его слова абсолютно никакого внимания.
– Между прочим, фотографии Оленьки произвели вчера на Ашота Израилевича сильное впечатление, – похвалился режиссер.
– Да кто бы сомневался, – буркнул Волк.
– Все, друзья-товарищи! – Громко объявил Лев Львович. – Героиня сыграла свою сцену, а у нас график съемок. Завтра едем на натуру!
– Ко мне поедем, в деревню. – Неожиданно появилась откуда-то сбоку Сказительница Лариса Степановна, держа в руках небольшой чемоданчик, подозрительно похожий на профессиональную косметичку. – Там и особняк есть, и с его владельцем Комовым уже договорились. – Деньги-то уже уплачены, с руководством деревенского поселения договорено, и пейзажи у наипосконно русско-сказочные, художник и помощник режиссера одобрили. Особенно самогон… Э-э-э… Загон то есть.
– Какой такой загон? – взвыл Брюковкин. – Нас всех в загон скоро загонят!
– Отличный загон, очень того… пасторальный! – нашлась Лариса Степановна.
Сданные ею помощник режиссера и художник уныло переглянулись и дружно сглотнули.
Как происходила погрузка в автобусы на киностудии, Красная Шапочка помнила плохо – спала на ходу. Матушка, собирая в командировку, дала дочке в дорогу, помимо двух чемоданов с одеждой, купленные в кулинарии двадцать пирожков с капустой, тридцать бутербродов с сырокопченой колбасой, две бутылки минеральной воды и сорок наставлений типа: «Все мужчины – обманщики. Не забывай, что длинные ногти на руках признак плохого вкуса. Кремы для лица и рук лежат в левом кармашке походной сумки… И ни в коем случае не подходи к режиссеру Брюковкину ближе чем на пять метров. И сними ты свои туфли, нельзя ехать в деревню на каблуках!»
– Они подходят к моему платью и шляпе. Не сниму! – Притопнула Оленька высоким каблуком и поправила шляпу. – И вообще мне идет красный цвет. Я в нем такая пламенная!
Пирожки съела съемочная группа еще по дороге, в автобусе, там же разобрали бутерброды и выпили воду. Но Оленька этого не заметила, не проснувшись.
Когда они уже подъезжали к месту съемок, начался дождик, прозрачными червячками отмечающийся на окнах автобуса.
«Ах, как это романтично, – думала в полудреме Красная Шапочка. – Приедем в заброшенную деревеньку, где мы, гости из столицы, такие эффектные девушки, например я и гримерша Леночка, произведут должное впечатление. А уж наши оператор Семен и актер Игорь, они такие стильные, в тренде. Покажем местному населению новые тенденции моды, поразим своим совершенством».
Тут с боку кашлянул Потапыч, пьющий пиво, а на дальнем сиденье завалился на бок помощник режиссера Олег, не спавший после перемонтажа вторые сутки.
«В деревне их поймут, там ведь тоже иногда выпивают, и наш коллектив станет родным для местного населения», – поморщившись от запаха пива, заключила для себя Оленька.
Сидящий на последнем сиденье Волк спал, иногда всхрапывая от непонятных раздражителей, но Красная Шапочка сегодня была готова простить всех и вся. Еще бы – она главная героиня фильма и ею будут восхищаться жители глухой глубинки!
Но тут сон окончательно сморил Красную Шапочку, и ей снился Серый Волк.
Она не знала, как он относится к ней; не знала, как сама к нему относится. Но видела во сне его серое ухо, немного усталые янтарные глаза и нежно улыбалась.
Шуршание автобусных колес сменилось цоканьем каблуков, зажглись яркие софиты, и дорожное простенькое платье Оленьки превратилось в вечерний наряд в пол, взлохмаченные волосы сделались уложенными локонами, а на капризном лице засияла рекламная улыбка. В этот момент Красной Шапочке можно было простить все, даже ее уверенность в том, что Бернард Шоу – это развлекательная программа.