– То есть вы хотите сказать, что второго дня он был здесь не один?
– Спервоначалу я тоже так подумал, – почесывая затылок, взялся рассуждать Ерофей, – но потом, когда ревизовал спальню, убедился, что даже муха на кровати не сидела-с. Вот и получается, что у него второго дня никого и не было здесь. Но в таком разе вопрос имеется: для чего тогда он меня домой отправил? Подозрительный, скажу я вам, фактец, господа!
– Ты посмотри, какой Пинкертон выискался! – процедил сквозь зубы Поляничко и замахнулся. – А вот возьму и арестую тебя за сокрытие сведений или того паче: по подозрению в смертоубийстве хозяина. А что если эту клетку с гадом ползучим ты и открыл, а?
– За что же это вы меня так наказать хочите, ваше-ство? Неужто за хранцуский коньяк? Вижу, что он не только клопами пахнет, но и острогом. Одначе, ваше-ство, вы же сами только что сказали, что во всем ужака виноват… А я, богом клянусь, весь вечер просидел на Хоперской в рюмочной, в «Заведении». Свидетелей уйма. М-мне в тюрьму никак нельзя – нет! – у м-меня шестеро ртов, – прикладывая руки к груди и пятясь к стене, заикался слуга.
– Ну-ну, будет тебе, успокойся, – подобрел Поляничко. – Это я так, на всякий случай, для острастки.
– Премного благодарен, – перевел дух Ерофей и в бессилии опустился на стул, но тут же подскочил и вытащил из-под себя нечто непонятное.
– Что там? Ну-ка дай! – не утерпел Поляничко и забрал находку. – Не пойму, что это, – пробурчал полицейский и протянул предмет Ардашеву.
– О! Это джеттатура, так называемая «счастливая рука» – талисман от дурного глаза. Чаще всего она изготавливается из коралла, но обязательно в виде крошечной руки с вытянутым указательным и безымянным пальцами. Обычно этот амулет носят с собой циркачи.
– Тогда понятно, – успокоился полицейский. – В этом нет ничего удивительного, ведь покойный был директором цирка. – Он повернулся к лакею и спросил: – А раньше ты не видел у него этой штуковины?
– Никогда-с, – покачал тот головой. – А вообще-то Иван Христофорович был охоч до всяких безделушек, особливо срамного свойства.
– А вот за это ему теперь перед самим господом ответ держать придется, – нравоучительно изрек Поляничко. Щелкнув крышкой карманных часов, он сказал: – Ну что, Клим Пантелеевич, насмотрелись на мертвяка? Пойдем?
– Пожалуй. Вы не будете возражать, если джеттатуру я оставлю себе?
– Нет, конечно. Надеюсь, у вас больше нет никаких сомнений в том, что Констанди был задушен удавом? – пряча в жилет серебряный брегет, осведомился начальник сыскного отделения.
– Вы хотели сказать – питоном?
– Да какая разница!
– Большая. Ведь водяной удав (анаконда) обитает в бассейне реки Амазонки, а питон водится в Индии и Северной Африке. Удавы рожают живых детенышей, а питоны откладывают яйца. Однако их объединяет то, что они глухи. Их нельзя приучить к кличке. Считается, что змеи ориентируются и реагируют только на движения тел и запахи. Говорят, у них есть такие нервы, которые помогают им распознать врага или почувствовать появление добычи даже в сплошной темноте.
– Допустим. Но вы же не будете отрицать, что убийцей был именно Жако?
– С этим все ясно: телесные повреждения вполне характерны для увечий, наносимых питоном. Правда, остался один невыясненный момент: кто открыл террариум?
– Знамо дело: он и отворил, – встрял в разговор Ерофей. – Как пить дать – он! Хозяин завсегда, как только за галстук закладывал, так сразу питона выпускал. А один раз Жакоша керосиновую лампу задел и хвост осмолил. После этого он два дня из воды не вылазил. Мы так переживали! Да-с, – задумчиво протянул он и улыбнулся, – Иван Христофорович очень любил со своим подопечным играть.
– Вот и доигрался. – Полицейский нравоучительно повел бровями и направился в переднюю.
Уже выйдя из особняка, Ефим Андреевич вновь обратился к Ардашеву:
– И все-таки, Клим Пантелеевич, я вижу, что вы чем-то недовольны, будто что-то вас гложет, хотя, похоже, вы нашли ответы на все вопросы.
– На все, кроме одного: кто и зачем подбрасывал Констанди убитых крыс?
– Вы меня удивляете, – застегивая пальто, зябко поежился полицейский. – И охота вам заниматься этими мелочами, если причина смерти и без того ясна?
– Да, вы правы. Это мелочь, но иногда за ней скрывается главное.
– Ну хорошо, допустим. И что же вы собираетесь предпринять?
– Для начала пройдусь по четырем ближайшим аптекам и попытаюсь выяснить, кто покупал веронал. А вечером наведаюсь в цирк. Надеюсь, что из-за смерти Констанди сегодняшнее представление не отменят.
– Бросьте вы! – не выдержал Поляничко и поднял воротник. – Вашу мысль я понял, но она ошибочна: снотворное продается без сигнатуры. Любой желающий может его купить. А касательно «счастливой руки» я уже свое мнение высказал. Показания лакея вы слышали. Так что никакого преступления здесь нет. А посему не извольте на меня гневаться, заниматься проверкой ваших гипотез мне недосуг. На мне еще три нераскрытых кражи висит. Желаю здравствовать! – нервно закончил сыщик и зашагал через дорогу.
«И чего это он обиделся? – мысленно вопросил себя присяжный поверенный. – Так расстроился, будто это ему предстоит по аптекам ходить, а не мне… Видно, устал Ефим Андреевич, заработался. А вообще-то сыщик он неплохой. Я бы сказал, самый сметливый из всех, включая судебных следователей».
Клим Пантелеевич достал коробочку монпансье, выудил красную конфетку и положил ее под язык. Широко выбрасывая вперед трость, он зашагал вниз по Николаевскому проспекту, к «Красной аптеке».
Цирк Ардашев не любил. Ему всегда было жалко животных, которых мучили дрессировщики. Однажды, еще в пору его зарубежных командировок, он оказался на репетиции в цирке Труцци и наблюдал, какими пытками достигалась способность лошади маршировать под музыку. Ее беспрестанно ударяли сзади шамберьером [28] и, держа под уздцы, секли хлыстом по левой стороне груди. Этим занимались дрессировщик и два берейтора [29] . Взмыленное животное, замученное побоями, поднимало левую ногу, чтобы хоть немного прикрыть место, в которое сыпались удары. После этого бич опускался, но лишь на короткое время. Через минуту истязание продолжалось. Это делалось до тех пор, пока несчастная лошадь не начинала понимать, что ее перестанут сечь, если она поднимет ногу. Такую же процедуру проделывали и с правой стороны. И так каждый день. Позже вместо хлыста использовали цоканье языком, но бич дрессировщик из руки не выпускал. Поэтому трясущаяся от страха лошадка, только завидя хлыст, начинала маршировать. Такая же участь зачастую ожидала и других животных. Их беспрестанно били, заставляя выполнять разнообразные трюки. А еще Ардашева раздражали крикливые, говорящие деревянными голосами рыжие клоуны с искусственными, летящими двумя струйками, слезами. Они сыпали затертыми и часто скабрезными шуточками, над которыми тем не менее до слез смеялся простой народ.