– Послушайте, господин полицейский, – возмущенно проговорила артистка, – как долго мне слушать все эти бредовые домыслы?
Поляничко пожал плечами.
– Ничего не поделаешь, придется потерпеть.
– Что ж, тогда я продолжу. Итак, перейдем непосредственно к вчерашнему дню. Оказавшись в доме Констанди, вы попросили коньяку. Естественно, хозяин с удовольствием составил вам компанию и сел в кресло за кофейный столик. Улучив момент, вы подсыпали ему в стакан снотворное. Он выпил и отключился. Доза была большая. Вы, вероятно, знали, что веронал прекрасно растворяется в алкоголе и доказать его наличие в организме нетрезвого человека сложно даже при вскрытии. К тому же оно ведь и делается не всегда, а только в подозрительных случаях. Свой стакан вы тщательно вымыли и убрали, оставив только тот, из которого пил ваш ухажер. Допускаю, что и его вы ополоснули новой порцией коньяка, чтобы не оставить следов лекарства. А дальше все было просто: вы отворили дверь, и сообщники едва втащили вашего голодного питона, у которого к тому же началась линька (это я заметил по мутному взгляду его глаз; в это время змеи бывают особенно агрессивны). Сытого Жако усадили в мешок, а «анаконду» – в ящик. Затем вы обильно обмазали правую руку спящего директора цирка кроличьим жиром и, открыв террариум, покинули дом. Но один из ваших спутников случайно обронил джеттатуру – очень популярный среди циркачей талисман. Только это он заметил лишь сегодня, готовясь к выходу на арену. Как только голодный питон, привлекаемый знакомым запахом, вылез из террариума, он тут же обвил руку и, кусая за лицо, оплел туловище Констанди. А потом, так и не наевшись, снова забрался в тот же самый ящик с ванной. Слава богу, что утром он не набросился на Ерофея, который и закрыл дверцу. Замечу, что у спящего в кресле хозяина дома не было ни одного шанса, чтобы остаться в живых. Ни одного. Но и вы, мадам, не могли предусмотреть все детали. Например, вы не знали, что однажды Жако опалил себе хвост, перевернув фотогеновую лампу. Именно отсутствие этого следа у вашего питона, натолкнуло меня на мысль, что произошла подмена змей. Позже Ерофей помог мне в этом удостовериться.
– Послушайте, а как же вы могли выступать с другим питоном? – глядя на Аграновскую, осведомился полицейский. – Это же опасно?
Артистка затушила в пепельнице папиросу, тут же прикурила новую, но не проронила ни слова.
– А в этом, Ефим Андреевич, нет ничего сложного, – вмешался Ардашев. – Для полного контроля над питоном достаточно всего две вещи: обильное кормление и содержание в холоде непосредственно перед представлением. Сытая и замерзшая змея совершенно безвредна. Она ленива и податлива. С ней можно вытворять что угодно. Так что «госпоже Анджали» ничего не угрожало. Прошел бы еще день-два, и «анаконду» снова бы вернули в цирк. Именно на это злоумышленница и рассчитывала.
– А зачем она расправилась со своими помощниками? – спросил Поляничко.
– Думаю, рано или поздно они бы проболтались. Вот этого преступница и боялась. Как видите, она решила разделаться с однодельцами уже на следующий день. Злодейка пробралась в уборную балансера и подсыпала в его трико порошок, изготовленный из растолченного в ступе высушенного шиповника. Вот потому во время исполнения номера канатоходец испытывал неимоверный зуд и в итоге разбился. С укротителем же злоумышленница расправилась иным образом. Она отрубила голову цыпленку, предназначенному для питона, и, собрав всю кровь, наполнила ею бутылку, из которой медведя поили молоком во время представления. Остатки перьев и капли крови я обнаружил на конюшне. Госпожа Аграновская успела это сделать как раз перед выходом дрессировщика. Оказывается, косолапому, чтобы не будить у него хищнические инстинкты, никогда не давали мяса; его кормили только растительной пищей. Понятно, что вкус крови ему был незнаком. А вкусив ее, он испытал возбуждение и пришел в ярость. Могу предположить, что маленькая порция крови лишь раздразнила зверя, и он захотел еще. Результат известен.
– А вот этого вы никогда не сможете доказать, – затушив нервными толчками папиросу, проговорила артистка и, улыбнувшись, добавила: – Господин присяжный поверенный только что занимал нас демонстрацией возможностей своего воображения. Что ж, я тоже попробую в этом поупражняться и расскажу довольно старую и весьма грустную историю, прочитанную мною в одной из книжек. Я так и передам ее вам, как и написал автор, от первого лица.
Случилось это ровно десять лет назад. Тогда моя мать работала в одном из балаганных «зонтов» [37] . Она была гимнасткой. Своего отца я не помню. Стояла поздняя осень. Под рваным брезентовым куполом гулял ветер, но представления не отменялись, потому что в небольшом волжском городе шла ярмарка, и народ хотел зрелищ. Наш новый хозяин (вчерашний кассир) был очень скуп и не платил труппе за выступления почти два месяца, объясняя это тем, что он и так поиздержался, выкупая на торгах цирковой реквизит. Артистам было очень тяжело, многие голодали. Теряла силы и моя мать, которая отдавала мне последнюю еду. И вот однажды, выполняя корд де парель [38] под самым куполом цирка, она сорвалась. Умирая, мамочка успела сказать мне лишь три слова: «Прости меня, доченька». Ее похоронили на незнакомом захолустном кладбище. Шел сильный дождь. Я убежала на конюшню, зарылась в сено и проплакала всю ночь. Мне было страшно и голодно. А утром я увидела, как к ящику с питоном подошел наш новый хозяин. В руках у него была живая курица. Он открыл крышку и бросил птицу своему любимцу. Директор души не чаял в Жако, который, в отличие от нас, никогда не голодал. Представляете?.. И вот тогда я поклялась, что обязательно отомщу этому бессовестному человеку за смерть мамы. Я убежала из его цирка и выступала в других шапито. Надеюсь, вы представляете, чего пришлось натерпеться юной гимнастке и сироте? За меня некому было постоять. В цирке, поверьте, царят самые низменные страсти… Но прошли годы, и я сдержала слово. Что ж до двух приставучих «артюхов» [39] , то туда им и дорога. Не прошло и суток, как каждый из них стал домогаться меня, угрожая донести на меня в полицию. Естественно, я понимала, что это пустые слова (ведь тогда они пошли бы на каторгу вместе со мной), но и в покое они бы меня уж точно не оставили. Видит бог, у меня не было иного выхода. Вот и все, господа. История, закончилась.
Она достала новую папиросу и закурила.
В печной трубе завывал ветер. В лампе чуть слышно потрескивал фитиль. Желтое пламя тревожно билось под зеленым колпаком и отражалось в зеркале еле живым огоньком, трепещущим, точно прилетевшая на огонь бабочка.
Ардашев и Поляничко молчали.