— Чем он так вам не угодил? Он хороший парень.
Не отрывая взгляда от больничных ступеней, по которым взбирался, Пол резко ответил:
— Я не люблю, когда кричат. Хлопают по плечу.
— Не считайте его хамом, мистер Бартон. Он очень талантливый человек.
— Это для вас главное?
— Что?
— Талант.
Я несколько растерялась:
— Да нет… Хотя… Не знаю.
Но я знала, что замуж вышла как раз за талант, а не за человека. Оглянувшись, я сказала:
— Он уже не видит, обопритесь о мое плечо.
Его верхняя губа забавно вздернулась:
— Спасибо. С удовольствием.
Мой отец буквально остолбенел, когда мы ввалились к нему в кабинет. Стоя у окна, он разговаривал с кем-то по телефону и поглядывал на больничный дворик. Увидев нас, он отключил трубку, даже не попрощавшись.
— Здравствуй, папа! — торжественно сказала я. — Принимай раненого. Познакомьтесь, мистер Бартон, это мой отец. Он заведует хирургическим отделением.
Пол вежливо представился и поздравил моего отца с тем, что двадцать два года назад у него родилась такая замечательная дочь. Папа согласно кивнул, но, по-моему, не услышал ни одного слова. Он продолжал разглядывать Пола с таким ужасом, что это уже становилось неприличным.
— Ему больно, папа, — напомнила я. — Помоги, пожалуйста!
Отец наконец обрел дар речи:
— Это ты наложила повязку?
Ответ ему явно не понравился, потому что голос его стал еще неприятнее:
— Сейчас вами займутся. Я распоряжусь.
Он быстро вышел из кабинета, бросив на меня взгляд полный холодной ярости.
— Ваш папа все неправильно понял, — с грустью сказал Пол. — Он думает, я — старый Дон-Жуан.
— Какой же вы старый, мистер Бартон! Сколько вам лет?
— О! Уже сорок семь.
"А я думала — за пятьдесят", — мелькнула у меня мысль, но с Полом я ею не поделилась.
Когда пришел медбрат с креслом-каталкой, лицо у Пола опять вспыхнуло, и он знакомо прошипел: "Я сам…" В дверях он оглянулся и, пошевелив пальцами, полувопросительно произнес: "See you…"
— Что он сказал? — спросила я у отца, когда дверь закрылась.
— Бестолковщина, — буркнул он, нарочито равнодушно шурша бумагами. — Это значит: увидимся. Во всем мире одна ты, похоже, не знаешь английского. Какого ж черта тогда связалась с этим мистером… Как его там? Ты хоть представляешь, сколько ему лет?! Он же старше меня!
— На год моложе.
— Совсем свихнулась! — от его свистящего шепота у меня заложило уши. — Старого иностранца тебе только не хватало!
— Папа, дай же я объясню…
— Ты перебинтовала ему ногу… Плохо, кстати. А что ты еще ему сделала?
Если б он так не рассвирепел, то я, конечно, все рассказала бы. Мы с отцом всегда были очень близки, и потому сейчас его злость потянула на свет мою, давно дремавшую в глубине души. И я заорала на весь кабинет:
— Я переспала с ним раз десять! Он живет у меня, ясно? И будет жить, пока я этого хочу.
— Взрослая, да? — с внезапной горечью спросил отец. — Мало тебе досталось? Ты хотя бы хорошо предохраняешься? Еще ребенка тебе не хватало от заезжего…
Он не договорил. Не потому, что смутился, его мало что могло смутить, просто не смог подобрать подходящего к случаю слова.
— Ты же сам его возраста, пап, — заговорила я другим, просящим тоном. — Как ты можешь осуждать? Ты должен понимать его.
— Не смей так разговаривать с отцом, — сказал он строго, но я почувствовала, что злость уже уползла назад и растворилась в его добром сердце. — Зачем ты подстриглась? Черт те что творишь! Ты стала похожа на чернявого Гавроша.
Он тут же спохватился и буркнул:
— Извини.
Скривившись, я махнула рукой:
— Ничего. Это все уже так далеко…
Отец посмотрел на дверь, за которую увели Пола:
— Это он помог?
Мне даже стало весело: "Бедный папа! Знал бы ты, как все обстоит на самом деле!"
— Он замечательный, пап!
— Как, говоришь, его зовут?
— Мистер Бартон. Пол.
Отец фыркнул и дернул щекой:
— Смешное имя. Человек-пол.
— Только попробуй сказать ему это!
— Но-но! Не забывайся… Он хотя бы не женат?
Я вспомнила слова Пола и повторила их, подражая его акценту:
— Он ничей не муж.
— И то хорошо, — отозвался отец. — Но ты особенно на него не рассчитывай. Если он до сих пор не женился, то с какой стати ему делать это теперь? Хотя у них там, на Западе, сейчас мода на русских жен. Особенно, как раз, в Англии.
— Ты изучал этот вопрос? — невинно поинтересовалась я.
Отец засмеялся, и родинка на его щеке задрожала. Вместо пяти маленьких у него была одна большая.
— Я иногда читаю газеты. Возьми на тумбочке, все равно ведь будешь ждать его. А мне работать надо.
Но мне совсем не хотелось читать. То, о чем могли сообщить газеты, существовало где-то в другом мире, настолько сейчас от меня далеком, что наивно было даже пытаться его разглядеть. Я залезла на подоконник, не обращая внимания на то, что ворчит отец по поводу девочек, которые считают себя взрослыми для кое-каких отношений, а сами еще дуры дурами. Заросли старых берез под окнами больницы подернулись золотистой дымкой, и в этом чувствовалась какая-то грусть, хотя листы так и светились на солнце. Я смотрела на них и пыталась представить, что творится в душе человека, когда увядание так же заметно касается его тела. Он еще улыбается и радуется жизни, а внутри него, наверное, нарастает паника от того, как мало этой самой жизни осталось. Может, этот страх и подталкивает к столь безумным поступкам, как то, что совершил сегодня Пол? Мне хотелось нарисовать пережитую с ним фантасмагорию, но я боялась, что у меня ничего не получится. Я по-прежнему всего боялась… Вот только не в тот момент, когда Пол прижимал мою голову к своей груди.
Когда вернулся заново перевязанный, сияющий от радости, что все кончилось, мистер Бартон, отец поднялся из-за стола, выдавил улыбку и радушно пригласил:
— Ждем вас в воскресенье на обед. Свою сестру позову вам на подмогу, она хорошо знает английский… Очень рад был познакомиться.
И стало заметно, что Пол еле удержал свой излюбленный возглас.
У него оказался всего один чемодан. Большой и солидный, как сам Пол, когда он наконец надел нормальные брюки. Я не сумела скрыть удивления: