Валерия выдохнула, взяла себя в руки и укоризненно произнесла:
— Эх, Петровна, Петровна, вот сама себе все испортила. Я думала сюрприз тебе сделать, а ты… — Альтера сокрушенно махнула рукой.
— Какой еще сюрприз? — недоверчиво прищурилась комендантша.
— А вот такой, — обиженно ответила Валерия. — Ты думаешь, я про твои просьбы забыла? Вот и нет: постоянно госпоже Приме напоминала, хлопотала перед ней за тебя, рассказывала, какая ты надежная, толковая, как хорошо бы тебя тоже в ковен принять. Так что радуйся, Надежда Петровна: завтра вступишь в наш круг!
Глаза у Петровны округлились, и подозрительное, хищное выражение на лице мгновенно сменилось другим, каким-то по-детски и радостно удивленным, словно маленькой девочке удалось краем глаза увидеть настоящего Деда Мороза.
— Вот потому и праздник особый, — продолжала Альтера, — двойной: Белтайн и торжественный прием новой сестры, понимаешь? А по такому случаю обычай требует, чтобы в углах горели синие огни и убранство было умащено специальным маслом. Мы тебе хотели завтра сказать, чтобы неожиданно, как подарок, а ты…
Губы Надежды Петровны затряслись и растянулись так широко, что из уголка рта свесилась нитка слюны. Она задрожала, схватила Валерию за руку своими липкими, горячими, пальцами, затрясла и залепетала:
— Госпожа Альтера, дорогая Вы моя, голубушка…кормилица! Вот же радость, Господи…ой, простите: черт, черт, черт! Вот спасибо так спасибо, как же и отблагодарить Вас, не знаю…
В порыве нахлынувших чувств Надежда Петровна прижала руку Валерии к своим мокрым губам и принялась лобызать.
— Ну, все, хватит, хватит, Петровна, — Валерия вырвала руку. — Я уже и не рада, что проговорилась тебе. Ты лучше смотри, чтобы мужик твой со своими архаровцами все сделал, как надо, ладно?
Надежда Петровна рассыпалась в заверениях. Если бы сейчас Валерия ей сказала, что для вступления в ковен нужно убить Ефрейтора голыми руками, у здорового мужика, вооруженного пистолетом, не было бы не единого шанса.
«Людям нужно говорить то, что им нравится».
На улице она достала из сумки пачку влажных салфеток и извела ее всю, вытирая руку, захватанную и обмусоленную старой бродягой. Потом постояла немного, подставляя лицо уже теплому ветру, выталкивая из легких мерзость запахов Виллы Боргезе, и вытащила телефон.
— Карина, привет. Ты на работе? Найдешь для меня минутку?
* * *
Погибнуть в огне на последнем шабаше должны были все. Но уверенность в этом, такая твердая поначалу, ослабевала по мере того, как приближалась последняя ночь апреля. Валерия поняла, что смерти одной из сестер она не желает.
Причин тому было две.
Первую можно было назвать объективной: Валерия знала, как никто другой в ковене, почему Карина в свое время пришла к ним, почему присоединилась к шабашу, и эти причины лично ей были понятны. Да, тому, что они делали и что совершали, не может быть оправданий. Но ведь кроме закона есть еще благодать, и кто знает, не желает ли Господь, пославший для помощи и вразумления своего грозного ангела, проверить: сможет ли Валерия быть не только справедливой, но и милосердной?
Вторая причина была чисто личной. Карина ей нравилась: и как человек, и, сколь ни стыдно признаться, как женщина. Хотя какого тут черта стыдиться! Когда твой сексуальный опыт начался с того, что единственная и лучшая подруга в двенадцать лет лишила тебя девственности деревянным страпоном; когда много лет у тебя не было ни одного нормального, обыкновенного мужика, а только периодические сексуальные игры с инкубами и все с той же подругой, предпочитавшей садиться тебе на лицо или выполнять роль мужчины; когда разнообразие в смене партнеров ограничено количеством ведьм на оргиях после шабаша; когда нет ни семьи, ни детей — нечего стыдиться того, что испытываешь к девушке, которая почти в два раза младше тебя, нежность одновременно материнской и женской любви.
Они познакомились, когда три года назад Карина поступила на работу в родильный дом, в отделение, которым руководила Валерия. Так бывает, и в любви, и в дружбе: достаточно взгляда, двух слов, даже молчания, чтобы почувствовать, как звучат в унисон таинственные струны души. Карина была не красивой, но странно привлекательной; никогда не улыбалась, но при этом обладала удивительным обаянием; молчаливой, замкнутой — но люди каким-то феноменальным образом ощущали в молодой медсестре нечто, что заставляло тянуться к ней, в то же время боясь потревожить. Вот и Валерия, невзирая на разницу в служебном статусе и возрасте, невольно потянулась к Карине, а та открылась в ответ. Первое время они с удовольствием молчали вместе, обмениваясь краткими фразами только по делу. Валерия не могла бы сказать, когда они начали близко общаться, но это случилось, и через полгода она уже знала все о Карине, в том числе историю ее детства и жизни, и поняла, почему та не улыбалась и не заводила знакомств. Валерия хотела помочь ей, дать то, в чем Карина нуждалась, она могла это сделать — и помогла. Два года назад Карина стала одной из сестер, и тогда же устроилась на работу в психиатрическую больницу. Ее темный дар наведения жутких кошмаров усилился многократно, и Валерия знала, как новая медсестра клиники для душевнобольных намерена им распорядиться.
Наверное, это был единственный случай, когда Альтера считала применение разрушительных сил колдовства оправданным и справедливым.
Погибнуть должны были все. Убежденность, что так будет лучше — для нее, для Алины, Карины, для всех остальных, и даже для гнусной Надежды Петровны, да помилует Бог ее душу — ничуть не поколебалась. Но Альтера решила, что Карине она оставит возможность выбора. Вот почему вечером накануне есбата она приехала к ней на работу; вот почему рассказала ей все об Инквизиторе, в котором увидела ангела, о своем плане и о том, чем должна кончиться последняя ассамблея.
Они стояли на набережной напротив входа в больницу. Весенние сумерки призрачным маревом спустились на город — репетиция наступающих белых ночей, которых им увидеть более не суждено. Немного похолодало, ветер с залива внес тонкую, морозную ноту в разогретый дневным теплом воздух, но не настолько, чтобы нельзя было спокойно стоять, говорить, и смотреть на узкую серую речку, тянущуюся к широкой Неве.
— Завтра будет все кончено, — подытожила Валерия свой рассказ. — Я просто хотела сказать тебе, что ты можешь не приходить.
Карина смотрела перед собой, на другой берег, где на фоне приземистых серых зданий легкой зеленью распускалась дымка листвы на деревьях.
— Я тебя услышала, — сказала она. — Спасибо, что предупредила. Я приду.
Она повернулась к Валерии; взгляд больших черных глаз был серьезен, и Альтера увидела в нем понимание и решимость.
— Спасибо, — Альтера накрыла ладонью холодные пальцы Карины, лежащие на чугунной ограде набережной. В какой-то момент ей показалось, что та улыбнется, но нет: Карина кивнула, тихонько пожала ей руку, развернулась и молча пошла к проходной.