Book.

Я взял ее маленькое сердцевидное лицо в свои ладони и посмотрел прямо в ее изумительные глаза.

— Уна, — сказал я, — готова ли ты доказать свое расположение ко мне и рассказать все, что тщ знаешь об О’Киве, Закри-бее и об их организации?

— Да, — просто ответила она. — Завтра утром я отвечу на любые твои вопросы. А теперь нельзя ли погасить этот жуткий свет?

Но утром все сложилось несколько иначе.

Она ушла к себе, когда за окном уже забрезжил рассвет, и до ланча не выходила из своего номера.

Едва я приступил к ланчу, как в ресторан царственной походкой вошла Уна. Перед ней низко склонился официант, но она, не удостоив его вниманием, подошла прямо ко мне.

Я с улыбкой подставил ей стул, но в глубине сознания шевельнулась мысль: не дурачу ли я себя?

Не подозревая о моих дурных предчувствиях, Уна оживленно болтала, и мне показалось, что ее интерес к египтологии вполне искренен. Она была раздосадована, что, прервав поездку по Нилу, не посетила Абидос — древний центр культа Осириса — и Дендеру, где находится храм времен правления Птолемеев. Теперь она намеревалась наверстать упущенное в Луксоре и, даже не посоветовавшись со мной, заказала нам на вечер машину для поездки в Карнак.

— Превосходно, — сказал я, — но, знаешь, нам надо серьезно поговорить, и чем скорее, тем лучше.

— Конечно, дорогой, — согласилась она, будто и не подозревая, о чем пойдет речь, — но мы можем поговорить, пока будем бродить около храма.

Я был вынужден согласиться.

Туристы приезжают в Луксор, чтобы взглянуть на развалины стовратных Фив — величайшего города древнего мира. Он моложе Мемфиса, но приобрел свою значимость раньше него, в эпоху Среднего царства, в 2100 году до нашей эры, когда фараоны XII династии избрали его своей столицей.

В период правления «пастушьих» царей город на несколько сот лет пришел в упадок, но вновь возродился — в почти немыслимом великолепии — во времена Новой империи, когда фараоны XVIII династии управляли отсюда огромной территорией, простирающейся от Абиссинии до Персидского залива. В отличие от полностью исчезнувшего с лица земли Мемфиса, в Фивах сохранились бесчисленные храмы, красноречиво свидетельствующие о величии их строителей.

Сам город, в котором жителей было больше, чем в современном Париже, Берлине или Риме, стоял на восточном берегу реки, где теперь находится Луксор и храмы Карнака. На западном берегу на много миль тянется некрополь, представляющий еще больший интерес. Именно там находятся знаменитые Долина Царей, Долина Цариц и Долина Знати.

В двадцати минутах езды от Луксора расположен Карнак, где воздвигнут величайший храм всех времен. Его площадь настолько велика, что внутри уместился бы римский собор Святого Петра и весь Ватикан. Он представляет собой не один, а множество храмов, которые строили или реконструировали бесчисленные фараоны, начиная с XI династии и кончая династией Птолемеев, так что строительство растянулось на срок более длительный, чем период от рождения Христа до наших дней.

В самом центре стоит храм Амона-Ра со своими ста пятьюдесятью шестью огромными колоннами, возвышающимися, подобно каменному лесу, в его главном зале. Колонны так велики, что на площади основания каждой могут свободно разместиться двенадцать человек. В древности вся поверхность храма была ярко расписана, огромные флаги развевались на высоте в сотню футов над его пилонами, массивные двери были из меди и бронзы, а священные изображения — из чистого золота с драгоценными камнями. Сейчас от этого великолепия не осталось и следа, но храм все еще поражает своим величием.

Чтобы целиком осмотреть Карнак требуется несколько дней, но мы с Уной провели там не более часа, побывав лишь в запомнившихся нам от прошлых посещений местах. После чего уселись на огромном каменном скарабее около священного озера и начали беседовать.

Уна оказалась более откровенной, чем я предполагал. Она мало знала об О’Киве и никогда не слышала о Большой Семерке, зато многое рассказала мне о Закри. Она сообщила все, что ей было известно о торговле наркотиками, назвала адреса складов, где их хранили, и пути их доставки сюда. Того, что она сказала, было вполне достаточно, чтобы упрятать Закри за решетку, но моя радость была преждевременной.

— Как жаль, дорогой, что тыне воспользуешься всем этим, — неожиданно сказала она.

— Что?! — воскликнул я. — Почему бы нет?

Она удивленно взглянула на меня.

— Но, Джулиан, ведь им известно, что я бросила их и стала твоей любовницей. Если ты сообщишь в полицию то, о чем я рассказала, и она примет меры, Закри сразу догадается, кто их предал, и меня наверняка убьют.

— Мы можем попросить полицию защитить тебя, — пробормотал я.

Она презрительно пожала плечами.

— Единственной защитой будут десять лет тюрьмы. Я сама сильно замешана в их деятельности, и первым делом полиция арестует меня. Нет, Джулиан. Ты ничего не сможешь сделать, если не хочешь увидеть меня мертвой или за решеткой.

С горьким разочарованием я был вынужден признать ее правоту. Даже став свидетелем обвинения, она сможет рассчитывать лишь на смягчение приговора. И хотя я горячо желал, чтобы она порвала со своим преступным прошлым, я не мог своими действиями ставить под угрозу ее жизнь или свободу. Однако в глубине сознания шевелилась мысль, что она с самого начала знала, как повернуть дело так, чтобы я не смог воспользоваться ее информацией.

— Что же мне тогда остается, как ты думаешь? — довольно мрачно спросил я.

— Ну-у, все очень просто, — улыбнулась она, — если Закри твой враг, нам надо позаботиться, чтобы его убили.

— Мне надо подумать об этом, — сказал я, поспешно вставая. — А сейчас давай пойдем к тому маленькому храму, где находится изумительная статуя львиноголовой богини Сехмет.

Она несколько цинично улыбнулась, соглашаясь, и в этот вечер больше не упоминала о Закри.

За обедом Уна была само очарование, и опасения, терзавшие меня днем, вновь отодвинулись на задний план.

Я знал, что Гарри, Кларисса и Сильвия этой ночью выезжают из Каира и их прибытие в Луксор означает для меня бесчисленные осложнения, но сейчас я отказывался размышлять об этом.

Меня нисколько не заботило, что они подумают или скажут — я полностью отдался удовольствиям этой ночи с Уной.

И эта временная, безумная погруженность в нее заставила меня забыть что каирский экспресс прибывает в Луксор в семь утра. Элементарная предусмотрительность должна была подсказать мне, что швейцар наверняка сообщит им о моем появлении, и они поспешат узнать что заставило меня так рано объявиться в Луксоре поскольку нильский пароход должен был приплыть только вечером.

С характерной для нее небрежностью Уна забыла на ночь запереть дверь моей комнаты, и мы еще дремали рядом, когда внезапно раздался резкий стук, повернулась ручка двери и на пороге появился улыбающийся Гарри.