В тот момент, когда я поднял голову над краем траншеи, мне в лицо ударил порыв горячего воздуха, который я принял за сильный жар от гибнущего лагеря. Вновь пригнувшись в окопе, я услышал восклицание Сильвии:
— Посмотрите на небо!
Подняв голову, я увидел, что небо приняло странный красноватый оттенок, но приписал это тоже подсветке пожара.
— Это наш лагерь, — сказал я. — О’Кив добрался до бензина, и все наши запасы горят, как порох.
— Это джибли! Это джибли! — с ужасом закричала Сильвия, но ее голос почти потонул в страшном вое несущегося ветра.
Завывание все усиливалось, в нем появилась высокая стонущая нота, и в следующую секунду буря с яростью обрушилась на нас.
Я понял, почему прекратилась стрельба, — люди на гребне значительно раньше заметили приближение джибли. Теперь все окутывали тучи песка, видимость упала до нескольких футов, и, хотя нам больше не грозили пули, была опасность задохнуться, если не удастся отыскать какое-то укрытие.
Повинуясь инстинкту, мы начали карабкаться через бруствер. Жаркий ветер с силой рвал одежду, несколько секунд мы стояли на краю окопа, пошатываясь и отчаянно пытаясь защитить от песка глаза. На меня наткнулась Сильвия, я схватил ее за руку и закричал изо всех сил:
— Бежим через гребень! Через гребень, к их самолету!
И все мы — шесть человек, уцелевшие от нашей экспедиции, — вслепую побрели вверх по откосу, цепляясь друг за друга, чтобы порывы ветра не опрокинули нас.
Наконец, добравшись до гребня, мы начали спускаться вниз, по другому склону дюны, не имея представления, где может находиться самолет, и не различая даже очертаний ложбины. Однако я был уверен, что внезапно налетевшая буря застала людей О’Кива в нашем лагере. Если нам удастся раньше них добраться до самолета, силы могут оказаться не столь уж неравными.
Но сможем ли мы вообще добраться до него? Мы могли только идти вниз по склону в надежде, что случайно наткнемся на него. Но, спустившись на дно ложбины, в отчаянии остановились, не зная, куда идти вправо или влево. Нас спас случай. Еще одна торопящаяся фигура появилась из песчаного тумана и, приняв нас по ошибке за людей О’Кива, испуганным голосом окликнула нас:
— Сюда, дурачье! Сюда!
Мы немедленно двинулись за ней, и почти сразу же впереди, в красноватой мгле, замаячили очертания огромного корпуса самолета. Позвавший нас человек буквально столкнулся с другим, опиравшимся на ручной пулемет, загораживая дорогу к невысокой лестнице у двери самолета.
Отпустив руку Сильвии, я вытащил пистолет и бросился к ним. Человек с пулеметом не видел меня, так как защищал от песка глаза, и в чудовищном завывании ветра даже не услышал, что я приближаюсь. Я схватил пулемет левой рукой и резким движением вырвал его, а правой, с пистолетом, изо всех сил ударил охранника в лицо. Его товарища, также не ожидавшего нападения, Муса сбил ударом приклада.
Дверь самолета внезапно распахнулась, и оттуда, стреляя из пистолета, появился третий, вероятно, заметивший нашу атаку. Одна пуля попала Хамиду в голову, и он без звука осел у моих ног, другая ранила Клариссу в бедро, но в тот же момент выстрелила Сильвия. Нападавший схватился за живот, согнулся вдвое и рухнул вниз, сбив с ног Гарри.
Муса первым взобрался по лестнице, я следовал за ним по пятам.
— Летчик! — крикнул я. — Ради Бога, не застрели его!
— Есть, командир! — выдохнул Муса и с винтовкой наготове рванулся между рядами сидений к двери в кабину.
Мне было показалось, что салон пуст, но с одного из кресел вдруг вскочила маленькая фигурка, и я моментально узнал Уну.
Мгновение она стояла, глядя на меня в тусклом неверном свете огромными, широко раскрытыми глазами. Затем в ужасе отпрянула, закричав так, словно ее охватило безумие. Не оставалось сомнений, что она приняла меня за призрак, вернувшийся на землю, чтобы забрать ее с собой.
Я протянул руку, чтобы прикосновение убедило ее в моей реальности, но она отскочила в сторону, и не успел я остановить ее, как она выпрыгнула в открытую дверь. Я бросился за ней, но на лестнице песок ослепил меня, и я увидел только мелькнувшую фигурку, растворяющуюся в красноватом мраке. Она бежала с такой прытью, будто сам дьявол гнался за нею по пятам.
— Скорее, Джулиан, — раздался снизу голос Сильвии, и я увидел, что она пыталась поднять по лестнице раненую Клариссу.
От Гарри с его одной рукой было мало проку. Через секунду я втащил обеих девушек в самолет, за ними ввалился Гарри и здоровой рукой захлопнул за собой дверь.
Протерев слезящиеся глаза, я посмотрел в окно, туда, где только что растаяла в песчаном вихре Уна. Я не испытывал никакой жалости ни к О’Киву, ни к его наемникам, но не мог оставить ее на смерть в этом крутящемся песке. Сколько бы пороков у нее ни было и сколько бы преступлений она ни совершила, я не сомневался, что она любила меня.
Я рванул рукоятку двери, но Сильвия схватила меня за плечи.
— Нет, Джулиан! Нет! — кричала она. — Это безумие. Ты никогда не найдешь ее и только погибнешь сам.
Пол под моими ногами завибрировал, вероятно, Муса велел пилоту взлетать.
— Дай мне пройти! — взревел я и отшвырнул Сильвию в сторону, но в этот момент самолет пришел в движение.
Он дважды подпрыгнул, разбегаясь по дну долины, и затем так сильно накренился, что все стоявшие повалились с ног. Очень скоро мы очутились в ярком голубом небе, оставив далеко внизу клубившиеся тучи песка, но несколько минут нас швыряло в разные стороны, пока самолет проваливался в бесконечные воздушные ямы.
Когда, наконец, болтанка немного стихла и можно было выглянуть в окно, я с горечью убедился, что сверху очертания пустыни стали неразличимы и до окончания бури нам не приземлиться.
Пол самолета был на три дюйма покрыт слоем песка, в салоне висел желтоватый туман, так что из одного конца салона было трудно различить, что творится в другом, но через пять минут воздух внутри немного очистился.
Кларисса, растянувшись во всю длину на полу, стонала от боли, Гарри и Сильвия хлопотали около нее. Убедившись, что пуля пробила мышцу ноги, но, к счастью, не задела кость, я оставил Гарри и Сильвию обрабатывать рану, а сам поспешил в кабину летчика.
Муса сидел на корточках позади кресла пилота с винтовкой наготове. Летчик оказался европейцем, хотя его загар свидетельствовал, что он долгое время прожил на юге. Его молодое, дерзкое лицо словно говорило: «Пошли все к черту». Однако он весьма тревожно посмотрел на меня, когда я спросил:
— Сколько у вас горючего?
— Хватит на пять часов, — хрипло ответил он, — мы заправились под крышку перед вылетом.
— Сколько самолет делает в час?
— Крейсерская скорость — сто шестьдесят. Мы стартовали из Дахлы, и я могу вернуться туда за пару часов.
— Как насчет Луксора?