– Я надеялся, что вы напишете что-нибудь для нас. Может быть, какой-нибудь пейзаж для нашей коллекции?
– О, не думаю, что смогу написать что-либо стоящее.
– Позволю себе не согласиться, – сказал он, кивнув мистеру Бердсли, который половником наливал в его тарелку суп.
Дети обедали с удовольствием, а потом я отвела их в детскую поиграть с подарками. Когда миссис Диллоуэй и мистер Бердсли ушли, я тоже встала, но лорд Ливингстон пристально посмотрел на меня:
– Вы не задержитесь на минутку, мисс Льюис?
Я остановилась.
– Да, конечно.
– Спасибо, – сказал он.
– За что?
– За то, что я увидел.
– Не понимаю, – покачала головой я.
Он вздохнул.
– Я был слишком подавлен своим горем и не видел, что дети нуждаются во мне. – Он нервно потер лоб. – Сегодня, когда я приехал домой, вы вывели их на подъездную дорожку встречать меня, и это, как бы сказать, меня тронуло. Впрочем, я не сразу это понял. Но теперь прекрасно понимаю, что в последнее время был отвратительным отцом.
– Вы не были отвратительным, – сказала я. – Ваши дети очень вас любят.
– Все равно, я должен как-то исправить это.
Я кивнула:
– Можете начать с Эббота. Он днем и ночью мечтает о модели аэроплана.
– Неужели?
– Да. И будет еще лучше, если вы будете запускать ее вместе с ним.
Лорд Ливингстон уставился в пол, словно только сейчас понял, что все, что он якобы знал о сыне, ничего не стоит, как вчерашняя газета.
– Я… – Он помолчал, беспокойно глядя на меня. – Я подумаю об этом.
– Еще раз спасибо за подарок, – добавила я, кивнув на коробку с принадлежностями для живописи. – Я пойду посмотрю, как там дети.
Уложив детей спать, я прибрала в детской и, зевая, поднялась наверх. День был долгий, и мне очень хотелось спать, но я обещала Джени, что починю платье ее куклы. Она оставила ее на диване в гостиной. Мне только надо было показать ее миссис Диллоуэй, чтобы подобрать нитку под цвет розовой ткани.
Я поспешила в гостиную и осмотрела диван, ища куклу. Забавно, ведь она только что оставила ее здесь.
– Вы ищете вот это?
Я подскочила и, быстро обернувшись, увидела лорда Ливингстона со светловолосой куклой в руках.
– Да, – выговорила я и глубоко вдохнула.
– Извините, я не хотел вас напугать, – сказал он, подходя ко мне и передавая куклу.
– Вы нашли Агнес, – улыбнулась я.
– Агнес?
– Да, точнее Эджи.
– Понятно, – сказал он, поворачиваясь к радио на боковом столике. – А теперь мне бы хотелось поймать нужную волну этой чертовой штуковиной.
Я разбиралась в радио довольно хорошо. То, что стояло у нас в булочной, вечно покрывалось мукой, но мне всегда удавалось найти нужную волну. Я не могла месить тесто без музыки.
– Хотите, я посмотрю? – спросила я, подходя к столу. – У меня особый дар к этим штуковинам.
– Спасибо, – сказал он. – Если вас не затруднит.
Я стала осторожно крутить колесико, прислушиваясь к какофонии звуков.
– Это из-за антенны, – сказала я, оглядываясь.
Я оттянула провод к окну, и через мгновение из репродуктора зазвучал мужской голос – чисто, будто говорящий стоял перед нами.
– Прекрасно, – похвалил меня лорд Ливингстон.
Я оглянулась на дверь:
– Ну, я пойду.
– Останьтесь, если хотите, – сказал он, указывая в сторону дивана. – То есть если хотите услышать последние новости с войны.
– Боюсь, это меня ужасно угнетает, – ответила я.
Он смущенно посмотрел в сторону, а потом со свойственной ему холодностью произнес:
– Да, верно.
Из репродуктора доносились пулеметные очереди.
– Гитлеровская армия наступает. Что это значит для Англии, для всего мира?
Мои глаза не отрывались от радио. Я думала только о Десмонде.
– Пожалуй, я останусь, – проговорила я, машинально садясь. – На минутку.
Как и раньше в машине, было странно сидеть рядом с лордом Ливингстоном, особенно в вечернем сумраке комнаты. Но из радиоприемника доносились звуки войны, и тяжесть ситуации сломала эмоциональные барьеры. Я сжала кулаки, реагируя на звуки стрельбы из репродуктора, и напряженно слушала: «Пока Гитлер и его войска проходят по Европе, все больше молодых людей призывается в ополчение», – продолжал диктор, подробно информируя о положении в Европе. Мы слушали двадцать минут, пока диктор не закончил словами: «Мы можем лишь надеяться и молиться, чтобы наша страна избежала ужасов войны. Боже, храни Англию! Боже, храни королеву!» [13] Лорд Ливингстон встал и стал крутить колесико, пока шумы и хрипы не сменились спокойной музыкой, какую я слушала в клубе дома, в Нью-Йорке, а потом сел рядом со мной.
– Вы думаете, это правда – то, что говорят? – спросила я. – Думаете, война придет в Англию?
– Конечно, никто из нас не хочет в это верить, – ответил он. – Один из моих деловых партнеров в Лондоне, высокопоставленный чин в Королевских военно-воздушных силах, заверил меня, что пока непосредственной угрозы нет, они укрепляют оборону.
Зазвучала спокойная мелодичная песня, и я сразу же ее узнала – Луис Армстронг, «All of me… why not take all of me?» [14] Заметив, что лорд Ливингстон смотрит на меня, я опустила глаза.
– Скучаете по дому?
– Да, – ответила я, глядя на свои руки, лежащие на коленях. В этот момент мое сердце изнывало от тоски по родителям, по булочной, по многолюдным улицам Нью-Йорка, такого далекого от угроз Гитлера, от этой чужой семьи и их проблем. – Мне нравится здесь, но я не ожидала, что мир так изменится. – Я смахнула со щеки слезу.
– Держите, – сказал лорд Ливингстон и протянул мне носовой платок.
– Спасибо, – ответила я, вытирая глаза.
Услышав шаги за спиной, я обернулась. В дверях стояла миссис Диллоуэй.
– Простите за вторжение, – чопорно проговорила она.
Следуя примеру лорда Ливингстона, я быстро встала.
– Кэтрин приснился кошмар, – сказала домоправительница. – Вам надо пойти ее проведать.
Хотя она обращалась ко мне, но смотрела мимо меня. Ее глаза – усталые, горестные – смотрели прямо перед собой, прямо на лорда Ливингстона. Мне было неловко, я чувствовала себя лишней.