– Дети! – закричала я. – В дом, скорее!
Через черный ход я провела их в цокольный этаж.
– Боже милостивый! – воскликнула миссис Диллоуэй. – Вы думаете, это?..
– Не знаю, – сказал мистер Бердсли, – но мы должны на всякий случай погасить свет.
Он щелкнул выключателем на стене, и дом погрузился в темноту.
Джени прижалась ко мне, и я почувствовала, как она дрожит.
– Все в порядке, малышка, – сказала я. – Все будет хорошо.
– Мы умрем? – спросила Кэтрин.
– Конечно же, нет, милая, – успокоила ее я в надежде, что она не заметит моей неуверенности.
Рядом кто-то зашмыгал носом; я обернулась в темноте и увидела, как Эббот вытирает глаза.
– Отец с Десмондом сейчас там, – сказал он. – А что, если… Что, если они…
– Не волнуйся, милый Эббот, – сказала я. – Я уверена, ваш отец и Десмонд скоро вернутся домой.
Эббот закрыл лицо руками, а потом, весь в слезах, снова посмотрел на меня.
– Десмонд, наверное, скоро отправится на войну.
– Да, наверное, – задумчиво проговорила я. В последнее время Эббот потеплел к своему старшему брату, и я была рада этому.
– Мне стыдно, что я так себя вел по отношению к Десмонду, когда он вернулся домой, – сказал мальчик.
– А почему ты так себя вел, Эббот?
Он глубоко вздохнул и ответил не сразу:
– Когда мама умерла, я подслушал, как отец разговаривал с мистером Бердсли. Они обсуждали дела поместья. Отец сказал, что Десмонд его не настоящий сын, и это несправедливо, что когда-нибудь он унаследует поместье вместо меня.
– Не понимаю, – сказала я. – Как это не настоящий? Он же…
Миссис Диллоуэй покашляла:
– Может быть, сменим тему?
– Да, конечно, – быстро согласилась я.
В ту ночь, прежде чем лечь спать, я постучалась в спальню миссис Диллоуэй.
– Извините меня. Можно войти?
Она предложила мне ветхий синий стул, а сама села на кровать.
– То, что говорил сегодня Эббот, – это правда? – спросила я.
Ее глаза были бесстрастны. Она будто погрузилась в прошлое.
– Лорд Ливингстон познакомился с ее светлостью на светском балу, – проговорила миссис Диллоуэй. – Она приехала из Америки, и он влюбился в нее с первого взгляда. Некоторые говорят, что он влюбился не в нее, а в ее состояние, но это было не так. Он любил ее. Глубоко и безумно. Но он не знал ее прошлого.
– Ее прошлого?
– У нее был сын, – продолжала миссис Диллоуэй. – В Америке.
– Десмонд.
– Да. Когда он родился, леди Анне было всего пятнадцать. Она была всего на несколько лет старше, чем наша Кэтрин. Отцом был батрак на их семейной ферме в Чарлстоне. Она хотела уехать с ним, но родители и слышать об этом не желали. Они прогнали его, а когда ребенок родился, посадили ее на пароход, чтобы она поступила в элитную школу для девочек в Лондоне. И она не могла простить родителям, что ее разлучили с Десмондом.
– И лорд Ливингстон не знал этого, когда женился?
– Нет. А когда узнал, то стал относиться к ней иначе. Он больше не мог смотреть на нее как прежде, особенно когда в поместье приехал Десмонд. Его присутствие подпитывало паранойю его светлости. Он был непоправимо уязвлен, а леди Анна все глубже погружалась в печаль. После этого она стала много времени проводить в саду. А он… Ну, в общем, у него было много женщин.
– А Десмонд?
– Он долго жил в Америке, и, думаю, ему было около девяти, когда он поселился в поместье. Кстати, леди Анна говорила, что полюбила его с первого взгляда. Но лорд Ливингстон всегда оставался холоден к Десмонду, как ни просила его Анна быть терпимее.
– А как вы? – спросила я. – Как вы все это выносили, учитывая ваши чувства к…
– Я сотню раз готова была взять расчет, – ответила домоправительница. – Были моменты, когда это становилось невыносимо. – Она вздохнула. – Но я решила остаться, чтобы посвятить себя леди Анне. Это была моя епитимья, мое наказание. Я пообещала ей, что буду присматривать за ее садом всегда, и это мой долг.
– А она знала о вас и…
Миссис Диллоуэй посмотрела на меня с печалью.
– Не знаю. Но если знала, я молю и надеюсь, что она простила меня. – Она покачала головой, и ее лицо омрачилось глубоким страданием. – В городе пропадали женщины. И я думаю, Анна что-то подозревала.
– И что же именно она думала?
– Некоторые из девушек, с которыми лорд Ливингстон, – она прокашлялась, – развлекался… В общем, они исчезли.
– И леди Анна думала, что он причастен к этому?
– Она не знала, что и думать. И я тоже.
Я почувствовала, что слабею.
– Почему же вы не пошли в полицию?
Миссис Диллоуэй искоса посмотрела на меня:
– Вы должны понять, мисс Льюис. Слуги никогда не предают своего хозяина, чего бы это ни стоило.
Тьма поглотила меня, как огромное темное покрывало. Я скосила глаза, пытаясь разглядеть, где я. Где я? Где-то стрекотали сверчки. Облака разошлись, пропуская поток лунного света, который просачивался сквозь деревья и освещал покрывшееся паутиной трещин ветровое стекло и кровавое пятно от раны на моей голове. Авария. Я прикоснулась к лицу и, ощутив теплую кровь, вздрогнула. Сколько я здесь пробыла? Несколько часов? Дней? Я попыталась приподнять ноги, но они по-прежнему не двигались, а потом я ощутила жжение в ступнях и тут же сильную боль в животе. Боже, меня придавило!
С трудом глотнув, я вздрогнула от сухой боли в горле. У моих ног стояла бутылка с водой, и я попыталась до нее дотянуться. Почти достала, еще немного. Мне вспомнились занятия пилатесом, на которые меня таскала подруга Эмма. Напрягись, Эддисон. Наконец кончики пальцев коснулись горлышка. Трясущейся рукой я ухватила бутылку, подняла, отвинтила крышку и поднесла к губам. Несколько капель воды попало мне в рот, но я не удержала ее, и бутылка упала и закатилась под сиденье, откуда ее уже было не достать.
Луна снова скрылась за облаками, в вышине прогремел гром.
– Боже милосердный! – крикнула я. – Если ты слышишь меня, пожалуйста, пожалуйста, не дай мне умереть вот так! Пожалуйста, верни меня Рексу. – Я зарыдала. – Пожалуйста, Боже, дай мне знак, что все будет хорошо.
Когда я открыла глаза, ветка, которая пробила ветровое стекло, осветилась лунным светом. Это была камелия, самая обычная камелия, со светло-розовыми цветами, усеянными желтыми тычинками. Я повидала сотни подобных камелий. Но в эту ночь я не могла отвести глаз от такой красоты. Окрестности снова оглушил гром, на этот раз он гремел громче, и я увидела, как один лепесток упал мне на колени. По крыше машины забарабанил дождь. Сначала капли вежливо постукивали сверху, потом стук стал громче, чаще и превратился в злобный непрерывный шум. Я плотно зажмурилась и начала думать об Анне, о Флоре, позволяя шуму дождя убаюкать меня.