– И что же он делает, когда отлынивает от занятий?
Озриэль пожал плечами:
– Ходит на репетиции и свидания.
На одного кандидата в моём списке стало меньше. Индрик явно не мог быть моим суженым.
Мы помолчали.
– Озриэль, я тут подумала…
– Я тоже об этом подумал.
– Что мы могли бы помочь друг другу?
– Именно. Тебе понадобится в академии свой человек, а для меня поэтика – непосильная задача.
– Я хотела сказать то же самое.
– Вот и чудно! – Озриэль извлек из кармана хронометр-луковицу. – Прости, перерыв заканчивается, мне нужно бежать. Встретимся завтра у ворот академии, тогда же и обсудим план дальнейших действий. А пока вот, держи.
Он перевернул рюкзак и высыпал на стол свитки, перевязанные разноцветными ленточками.
– Это чистовики, – пояснил он, разворачивая тот, что был обернут зеленой тесьмой. – Вот в этих, с изумрудной печатью, самые простые задания: вставить пропущенное слово или расположить предложения в правильном порядке, чтобы получилась рифма. Ну, сама разберешься, тут нетрудно, тем более для тебя. Это работает так. – Он достал из кармана слегка помятое перо, разгладил пергамент, на котором каллиграфическим почерком было выведено уже знакомое мне четверостишие, и аккуратно вписал в пропуск «гроза».
Секунду ничего не происходило, а потом строчки дрогнули и блеснули, словно по ним пробежала изумрудная змейка, после чего внизу проступила закорючка: «Зачтено». Старомодная такая, с завитками и росчерками.
Озриэль просиял.
– Видела?
В этот момент в отдалении грянули трубы, и он снова заторопился:
– Вот эти, с бронзовой печатью, защищены голосовой проверкой. Их нужно отправить сегодня. Как бы ты начала эту поэму?
Я пробежала глазами строчки и продиктовала первую фразу. Не зря папа заставлял меня ходить к придворному поэту. Вот и пригодилось.
Озриэль быстро записал её, а потом поднёс листок к лицу и медленно, четко прочитал стихотворение от начала и до конца. Чернила снова мигнули, на этот раз золотисто-бронзовым, и внизу появилась оценка за подписью профессора Марбис.
– Красные делай на черновиках. Там самый высокий уровень защиты, их нужно отдавать профессору лично в руки, так что передашь мне их завтра перед занятиями.
Он сгрудил мне свитки, всучил самопишущее перо («оно заточено под мой почерк») и принялся поспешно запихивать вещи обратно в рюкзак, прислушиваясь к звукам трубы за окном.
– Постой, Озриэль, а как я сделаю бронзовые? Я же не пройду проверку.
– Ах да! – Он порылся в боковом кармане рюкзака и извлек оттуда розовый гранёный флакончик, как из-под духов. – Открой рот.
Я пожала плечами и открыла. Он быстро пшикнул туда, что-то пробормотав, и снова спрятал склянку. Я закашлялась: на вкус это было как земляника с луком.
– Что это? – спросила я голосом Озриэля.
– Неужто он так звучит со стороны? – удивился наглец, и мне тут же захотелось скормить ему остатки хлебных клопов, от которых отказался Магнус.
– И сколько мне так ходить? – прорычала я баритоном.
– До конца дня хватит – как раз успеешь сделать бронзовые. Но лучше не оттягивай до последнего. Голосовое заклятие постепенно выветривается, а у профессора Марбис очень острый слух.
Он закинул рюкзак за спину и поднялся. Я тоже встала. И даже не удивилась, когда рядом мгновенно возникла Уинни.
– Куда? А деньги?
– Не нужно, – отмахнулась я. – Оставьте себе, будет что внукам рассказать.
Уверена, ей не каждый день доводится обслуживать принцесс.
– Чего?!
– Вот, здесь за двоих, – Озриэль ссыпал мелочь в тяжелое малахитовое блюдце, вделанное прямо в стол. Ах да, плата…
Деньги завертелись и тут же исчезли, за исключением пары монет, которые продолжили колесить по стенкам. А владельцы «Наглой куропатки» молодцы! Не ущемляют сотрудников в плане чаевых. Уинни сунула монеты в передник и, даже не кивнув на прощание, вернулась к клиентам.
– Идём. – Озриэль подхватил мои вещи и направился к выходу.
На моей руке сонно похрапывал сытый Магнус.
Снаружи в глаза сразу ударило солнце, и мы вновь оказались в самой гуще толпы. Все куда-то спешили, сталкивались, приветствовали друг друга, ругались и требовали посторониться.
Озриэль поспешно отвёл меня в сторону. Я сложила руку козырьком и на этот раз хорошенько разглядела площадь, о которой он говорил.
Вся она купалась в солнечных лучах и оттого казалась сделанной из чистого золота. В отполированных до зеркального блеска мраморных плитах отражалось небо с бегущими по нему облаками. В центре стоял фонтан с четырьмя статуями, замершими в самых героических позах.
– Принцы-основатели, – озвучил мою мысль Озриэль и указал на первого, потирающего сухонькие ручки: – Глюттон Медоречивый, покровитель факультета магической дипломатии. Из-под мантии у него выглядывал тонкий хвост с кисточкой на конце. – А это, – тычок в сторону сухопарого длинноволосого старика с закрученными в спирали и спускающимися почти до земли рогами, – Амброзий Высокий, ему мы обязаны факультетом ученых мужей. Рядом с ним Эол Свирепый – ну, тут ты уже сама можешь догадаться.
– Факультет доблестных защитников?
Озриэль благоговейно кивнул. Объект его преклонения – настоящий исполин с разделенной надвое бородой – голыми руками скручивал в узел крошечного испуганного змея (мне даже стало его жалко).
– И последний. – Юноша сообщил это со смущенным смешком: – Мадоний Лунный, факультет ранимых романтиков.
Этот принц стоял чуть в стороне от остальных, задумчиво перебирая струны лиры и обратив взор к лишь ему видимым звездам. Тонкие щиколотки оканчивались изящными копытцами.
За фонтаном располагалась непосредственно сама академия. Больше всего она напоминала огромную корону с башнями-лучами. Сейчас высокие золотые ворота были открыты, и в них втекал разношерстный поток учащихся. Трубы отзвучали в последний раз, и створки начали медленно закрываться.
– Извини, более подробная экскурсия позже. Увидимся завтра перед занятиями, – выпалил Озриэль и повел плечами – со стороны выглядело так, будто он только что оправил свою кожу, как костюм, – а потом поспешил через дорогу.
– Постой, мне некуда идти! – крикнула я ему вслед.
– Ах да, прости, найди Шебутной переулок и спроси лавку магических цветов «Эксклюзив-нюх». Там требуется продавщица.
– Продавщица! – ахнула я, но светлая курчавая голова уже смешалась с толпой. – Продавщица, – возмущенно повторила я Магнусу и, поскольку разморенный послеобеденным сном паук не спешил откликаться, тряхнула рукой. Тот недовольно приоткрыл четыре глаза.