Никакой реакции. Он даже не моргнул и не дернулся. Мы с Эдди озабоченно переглянулись.
— Питер, просыпайся, — уже взмолилась я. — Вставай. Ведь ты обещал, что дашь нам с Эдди потренироваться.
— Ты переигрываешь, Питер, — заявила Эдди. — Мы ведь знаем, что ты притворяешься. Мы знаем, что ты совсем не в трансе.
Голова моего брата равномерно приподнималась и опускалась вместе с его дыханием. Глаза не открывались.
У меня внезапно задрожали руки и коленки, а в горле пересохло, и там вырос тугой комок.
— Питер, твоя шутка получается очень нехорошая, — заявила я непослушными губами. — Прекрати ее. Немедленно перестань, слышишь? Открой глаза и вставай!
Брат не шевелился. Его размеренное дыхание — уффф… уффф… уффф… — казалось мне теперь оглушительней, чем гул реактивного двигателя.
— Что же нам делать?! — с отчаянием воскликнула я.
— Пощекочи его, — предложила Эдди. — Уж это его обязательно разбудит!
— Точно! — воскликнула я. — Питер совершенно не переносит щекотки!
Я вцепилась в его ребра обеими руками и принялась щекотать. Его голова безжизненно моталась из стороны в сторону. Глаза же оставались закрытыми. Рот внезапно открылся, но не от смеха.
Я щекотала его все настойчивей и настойчивей. Я уже вонзала пальцы в его бока так жестко, что ему должно было стать больно.
— Проснись! — визжала я. — Питер, проснись же наконец!!
— Пожалуйста, Питер, открой глаза! — умоляла его Эдди. Она крепко сжала руки и держала их перед собой, словно молилась. Я заметила на ее глазах слезы. — Пожалуйста, Питер, ну, пожалуйста!
А потом я схватила брата руками за плечи и потрясла. Я трясла его. Трясла изо всех сил.
И кричала. Кричала, даже не слыша своего голоса.
— Он не просыпается! Что же нам делать! Скажи мне, Эдди! ЧТО ЖЕ НАМ ДЕЛАТЬ?!
Я бешено трясла Питера, выкрикивая его имя. Голова брата безвольно моталась на плечах. Рот открылся, язык вывалился наружу и тоже болтался из стороны в сторону.
Внезапно мой брат показался мне ужасно хрупким и совсем крошечным.
— Питер, ну пожалуйста! Питер, проснись!
Почему-то мне вспомнилось, каким он был младенцем. Забавным и смышленым, с рыжеватыми волосиками и крошечными веснушками по всей мордашке. А потом он припомнился мне годовалым топтыжкой, как он неуклюже топотал по дому, глядя на окружающих через крошечные очки.
— Питер, проснись! Прости меня! Я очень виновата перед тобой!
Что я наделала…
Наконец мой брат открыл глаза. Медленно, как открываются глаза куклы, когда поднимаешь ее вертикально. Я ахнула и задохнулась от радости. Брат заморгал. И его глаза снова закрылись.
— Питер! Питер! Ты проснулся!
Мы вдвоем с Эдди наклонились над ним и хором кричали эти слова.
Его веки медленно поднялись. Он уставился на нас бессмысленным, остекленевшим взглядом. Рот медленно закрылся, и брат шумно сглотнул.
Я отпустила его плечи и отступила на шаг назад.
— Питер?
Из его груди вырвался низкий стон. Такого звука я не слышала никогда прежде. Какой-то нечеловеческий стон. Животный, дикий стон вырвался из глубины грудной клетки моего младшего брата.
Он сильно встряхнул головой, как будто пытался прояснить свое сознание. Потом снова уставился стеклянным взглядом куклы на меня и мою подругу.
Эдди больно стиснула мою руку. Ее ладонь была мокрой и ледяной одновременно.
— Он жив, Даниэлла, — прошептала она с дрожью в голосе. — Он жив, а это главное.
Я выдернула руку и осторожно погладила брата по голове.
— Питер? — прошептала я. — Ты пришел в себя? Ответ пришел из глубины его гортани.
— Унну-у-у. — Это был басовитый рык. Брат медленно потянулся, все еще часто моргая, и снова энергично встряхнул головой.
У меня побежали мурашки по спине.
— Питер, прости меня. — Я говорила с огромным трудом, потому что никак не могла опомниться от пережитого. — Вся эта затея с гипнозом… это… просто шутка. Я и не представляла… — У меня перехватило горло, и все слова там так и застряли.
— Ты ведь пришел в себя, правда? — спросила Эдди. — Ты чувствуешь себя уже нормально?
Брат выпрямился и оглядел комнату.
— Пожалуй, — ответил он наконец. А потом задал вопрос, от которого меня снова заколотил озноб: — Где я?
— Мы сейчас в нашей гостиной, — пробормотала я. Он снял очки и потер глаза. Потом, сощурившись,
взглянул на меня.
— В гостиной? Точно?
Эдди не смогла удержаться от крика.
— Питер, перестань нас дурачить. Это уже совсем не смешно. Ты нас пугаешь.
Питер снова сглотнул, несколько раз поморгал и опять огляделся. Потом его глаза остановились на мне.
— Ты ведь Даниэлла?
— Да! — крикнула я с рыданиями в голосе. — Неужели ты меня не помнишь? — Я повернулась к подруге. Меня трясло, как в лихорадке. — По-моему, он не прикидывается. Мне действительно кажется, что он ничего не помнит, — прошептала я. — По-моему, я разрушила его память или что-то в этом роде.
— Нет, Даниэлла, не выдумывай! — Эдди настаивала на своем. — Ты не могла этого сделать. Ведь ты даже не умеешь гипнотизировать.
— Но ты посмотри на него! — прошептала я сквозь судорожно сжатые зубы. — Он не помнит, кто он такой! Он совершенно утратил свою личность!
— Ты что, брата своего не знаешь? Он просто притворяется, — упорствовала подруга. — По-моему, он задумал сыграть с тобой действительно очень жестокую шутку.
Мы обе снова повернулись к Питеру. Он неуверенно встал и сделал несколько шагов, как бы испытывая свои ноги. Потом вытянул руки над головой. Его глаза устремлялись то на Эдди, то на меня, как будто он пытался что-то припомнить.
— Может, позвонить доктору Россу? — спросила я его. — Питер? Как ты считаешь, тебе нужен доктор?
Он прищурился и посмотрел на меня. Он всегда очень быстро отвечал. Мама даже прозвала его «реактивный язык». Однако теперь ему понадобилось для ответа около минуты.
— Я… в норме, — прошептал мой брат. Он потер лоб и еще раз оглядел гостиную.
— Ты Эдди, верно? — спросил он. Эдди мрачно кивнула.
— Да. Правильно.
— Эдди и Даниэлла, — пробормотал мой брат.
— Пожалуй, я все-таки позвоню доктору Россу, — решилась я и протянула руку к телефону, стоявшему возле дивана на кофейном столике.
Питер схватил меня за руку.