Комон, стьюпид! Или Африканское сафари по-русски | Страница: 22

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Ага, перепутала, – сказала я тихо и чуть не разрыдалась.

Так опозориться! Это во всем Анька виновата. Сколько я себе говорю: не слушай никого и никогда не говори о том, о чем не имеешь никакого представления. Слава Всевышнему, футбольную тему сразу закрыли и перешли к разговору об Африке. Уж лучше так, подумала я и вздохнула с облегчением.

– Между прочим, милые дамы, а вы были в Кейптауне? – спросил Альберт.

– Нет, не были, – ответил за нас Денис. – Но мы в конце декабря все вместе туда полетим.

– Зачем ждать целых два месяца? Я лечу в Кейптаун в пятницу. На уикенд. У меня там есть небольшой домик. Приглашаю вас, милые дамы, увидеть это чудо света.

– Ну, так ты всех тогда приглашай, – сказал Геннадий, – я тоже с удовольствием поеду. Особенно если есть где остановиться. Серега, давай и ты с нами.

– Меня никто не приглашал, – ответил Сергей.

– Да ладно! Тебе я всегда рад, – сказал Альберт, – ты же это знаешь. Так что, летим?

Сергей улыбнулся и кивнул.

В этот момент мое сердечко чуть не рухнуло на пол от счастья и не разбилось на мелкие осколочки. Счастью просто не было предела. Я даже забыла о своем футбольном позоре.

«Сегодня понедельник, нет, уже почти вторник, – подумала я, – еще среда, четверг и потом целые три дня с мужчиной моей мечты!»


Около полуночи мы были дома.

Анька сразу пошла спать, а я открыла свой ежедневник и написала:


У меня есть ровно три дня.

Мне надо:

1. Разлюбить Машкова.

2. Похудеть на 20 кг.

3. Написать гениальный рассказ, показать его Сергею и согласиться выйти за него замуж.


Минутой позже было написано:


1. Я уже не люблю Машкова.

2. Надо купить весы. Может, я уже похудела на 19 кг и даже и не догадываюсь об этом? А один килограмм я за три дня скину.

3. О чем бы таком написать???


Мисс Копперфильд


– Послушай, Петрушкина Ульяна Игнатьевна, – следователь закинул ногу на ногу, закурил сигарету и посмотрел на допрашиваемую. – В твоем случае молчание не поможет.

Петрушкина тоже закинула ногу на ногу, улыбнулась и потянулась за сигаретами.

Следователь перехватил «Ротманс» и крикнул:

– Ты что себе позволяешь? Куда ты дела Останкинскую башню, отвечай!

– Как вас зовут, напомните мне еще раз, – попросила Петрушкина.

– Фе-дор А-ки-мо-вич, – по слогам повторил следователь.

– А как ва-ша фа-ми-ли-я? – передразнивая, опять спросила Петрушкина.

Следователь покраснел, привстал и, опершись руками о стол, тихо прошептал:

– Не ваше дело! Для вас я Федор Акимович. Вы на вопрос отвечать будете?

– А фамилия ваша – Укропчик. Только не могу понять, почему вы ее так стесняетесь? Я, например, тоже из семейства сельдерейных, и очень горжусь этим!

– Семейство зонтичных, – слегка прокашлявшись, добавил следователь.

– Молодец, Акимыч! Уважаю людей, которые интересуются своим происхождением. Так что ты там хотел у меня спросить?

Следователь замешкался, похлопал себя по карманам, как будто что-то искал в них, и тихо спросил:

– Пропала Останкинская башня. В ней находилось более семи тысяч человек. Точные данные сейчас уточняются. В этом преступлении обвиняешься ты, Петрушкина. Потому что именно ты собрала вокруг телебашни толпу и предложила посмотреть фокусы. У меня, между прочим, свидетели есть! – сказал он и поднял указательный палец вверх.

– Ну и что же я делала?

– Ты просто развела руками, дунула, и… телебашня исчезла.

– Недоказуемо!

– Из-за вас, Петрушкина, временно прекращена трансляция телерадиовещания на всю страну, да что там на страну – на весь мир! А вы знаете, что подумают об этом иностранные государства в связи с последними событиями? Они подумают, что совершился государственный переворот или еще что-то похуже!

Ульяна Игнатьевна закусила губу и отвернулась к окну. В это время в комнату зашел пожилой человек в форме. Старший лейтенант Укропчик вытянулся в струну и громко закричал:

– Товарищ генерал-майор, разрешите доложить. Идет допрос подозреваемой Петрушкиной. О результатах сообщу через час в письменном виде.

Генерал-майор подошел ближе к допрашиваемой и посмотрел ей в глаза.

– У меня дочь… единственная… на канале РТР работает. Я без нее… Она для меня все, – тихо сказал он и смахнул слезу.

– А у меня никогда не было отца. Верней, он, конечно, где-то есть, только я его никогда не видела, – таким же страдальческим тоном продолжила беседу Петрушкина.

– Ну зачем тебе эта башня? – включился Укропчик. – Новый год на носу, голубой огонек, концерты Галкина… Ну сдалось тебе это Останкино? Если б я таким даром обладал, как ты, я бы Центральный банк «испарил».

– А разве в деньгах счастье? – спросила Петрушкина.

– А в чем же еще? – удивленно уставился на нее Укропчик.

– В банке ведь тоже чьи-то родные, единственные дочки работают. И кто-то их ждет каждый день. Не в деньгах счастье. Точно вам говорю, – вздохнула Петрушкина.

– Тогда в чем оно? – спросил Укропчик.

– Счастье – это когда тебя ждут.

– А вот теперь представь себе, Петрушкина, сколько человек из-за тебя стали несчастными! У всех этих семи тысяч есть родные люди, которые их ждут. А ты…

– А я… – Петрушкина заглянула в глаза Укропчику так проникновенно, так значительно, что он не выдержал и отвел взгляд. – Я хотела познакомиться с вами поближе. Как с человеком и, возможно, даже как с мужчиной. Но, к сожалению, вы меня разочаровали, Укропчик, совершенно разочаровали… – Петрушкина еще раз вздохнула и картинно взмахнула рукавом, как Царевна-лягушка на балу.

Тотчас же в кабинет к следователю Укропчику ворвались два человека.

– Появилась! Появилась башня! – закричал один. – Все люди живы, здоровы и даже не заметили никаких изменений. Все очень удивлены.

А второй добавил:

– Товарищ генерал-майор, ваша дочь звонила. Просила передать, что с ней все в порядке.

Укропчик мысленно поздравил себя с успешно проведенным расследованием, а вслух продолжил:

– Но это еще не значит, Петрушкина, что все это вот так просто сойдет вам с рук! Петрушкина?.. Петрушкина!!!

Но Петрушкиной в кабинете не было. Не было ее и во всем здании, хотя охрана клялась и божилась (и позднее это было подтверждено просмотром видеозаписи с внутренних камер), что никого похожего из здания не выпускали.